Один особенно ярый радетель старых законов постоянно присутствовал среди гостей на наших вечеринках. Это был, пожалуй, единственный марсианин, который не мог и не хотел скрыть своей ненависти ко мне. «Земная ночь» его бесила до колик. Он прямо думал, что с Земли не может прийти ничего хорошего и что само название сервиза звучит грязно, а узор отвратителен. Выражения были сильные, у него кривился рот, когда он это думал. Казалось, еще немного, и этот пожилой марсианин, нарушая последние приличия, заговорит вслух, и я услышу речь, напоминающую замедленный лай. Это были единственные звуки, которые тут еще не разучились издавать.
– Вы должны убить ее, как только ваша супруга родит, – подумал этот гость, глядя на моего хозяина.
– Я сделаю то, что сочту нужным, – спокойно ответил тот.
И я поняла, что видела зависть. Обыкновенную зависть. Я почувствовала очень быструю, отчаянную мысль хозяйки, мысль-вскрик. Оглянулась, но та сидела с бокалом возле стойки и думала с подругой. У нее участились и усилились начавшиеся еще с утра схватки, вот что это было.
Она родила поздно вечером, после того как гости разошлись. При родах я не присутствовала, меня отослали, как только явился доктор. Ночью я ждала смерти, впервые лежа в комнате совершенно одна. Когда хозяйка рожала, она кричала точь-в-точь, как земная женщина. Я впервые слышала ее настоящий голос, пронзительный, сверляще-визгливый. Думаю, хозяин очень страдал от этого крика. Его голоса я так и не услышала.
А утром мне принесли еще один сервиз на роспись. Я взялась за дело.
После этого я провела на Марсе еще месяц. Теперь я гуляла одна, спала одна, ко мне стали относиться почти как к члену семьи. Я принесла им процветание. «Земная ночь» по-прежнему пользовалась почти скандальным успехом. За столом хозяин иногда думал со мной о деле. Я знала, насколько он консервативен, но мне почти удалось убедить его попробовать новый узор. Хотя я знала, что все равно не буду ничего делать. Мне просто доставляло удовольствие спорить с ним.
У хозяйки родился мальчик. Его прятали от чужих глаз, пока ему не исполнился месяц, а потом устроили вечеринку. Это был мой последний вечер на Марсе. Я решила бежать именно в тот момент, когда у хозяина будут гости. Никто не обратит внимания, что я вышла из дома, если только среди приглашенных не окажется настоящий телепат, который прочтет мои тайные мысли.
Мужчины играли в перья, но на этот раз не так сосредоточенно, как обычно. Игра часто прерывалась, когда кто-то поворачивал голову и смотрел на ребенка. А тот лежал на коленях у матери, глядя куда-то в пустоту темными блестящими глазами. Он никогда не кричал, то есть не кричал вслух. Иногда до меня доносилось его хныканье, и ребенка тут же окружали женщины, которые старались понять, чего он хочет. Мысли у младенца были спутанные и бесформенные, и было очень забавно их слушать. Но он мыслил и уже пытался делать выводы. Узнавал мать, отца, меня. Кто-то из гостей ему нравился, а кто-то нет. Это был здоровый мальчик, он всегда хотел есть и всем интересовался.
Мать, одетая в красное платье, выглядела очень гордой и счастливой. Она забыла обо мне. Я нашла взглядом хозяина. Тот сидел за игровым столом и рассматривал перо. Я услышала слабое эхо его мысли, он задумался и нечаянно подумал тайное вслух. Мысли были связаны с моим предложением – новый узор на чашках сделать на основе этих перьев. Ведь они-то узорчатые, немного похожие на павлиньи. Марс когда-то был не однотонным. Может быть, еще лет пятьсот назад, когда водились такие птицы.
Я подошла к стойке бара и поставила пустой стакан. Настала пора уходить. То, что мне было нужно, чтобы бежать, стояло прямо за домом. Когда оно поднимется, все будут увлечены игрой, ребенком, беседой. Мое исчезновение заметят не скоро, и меня уже не успеют догнать.
– Я не дам вам убежать, – подумал вдруг мальчик-бармен, стоявший прямо напротив меня.
Это был подросток в белой рубашке, смуглый, черноглазый, не старше двенадцати лет по нашим меркам. Его всегда приглашали прислуживать на вечеринках. Он был из небогатой семьи.
– Тише, – подумала я. – Дайте мне улететь. Иначе меня убьют.
– Вас и надо убить, иначе сюда прилетят с Земли и начнется война, – серьезно подумал мальчик.
– Почему вы так боитесь Земли? – спросила я.
Каким надменным движением он закинул голову! Он был подростком, и движения у него все еще оставались порывистыми. В марсианском понимании, конечно. На Земле он показался бы заторможенным, медлительным парнем.
– Здесь никто не боится, – подумал он, с достоинством роняя мысли. – Вы не знаете, что значит воевать с нацией, которая может думать как один. Вы нас не понимаете. Я сейчас подумаю громко, и вас убьют.
И тогда я заплакала. Впервые на Марсе. Он изумленно смотрел на меня и не понимал, что происходит. Он никогда этого не видел.
– Тише, пожалуйста, – думала я сквозь слезы. – Я просто хочу на Землю. Я никому ничего не расскажу.