— Маленькая моя, ну чего ты, солнце моё, тише-тише, родная, моя хорошая, любимая моя, — ласково повторял он, поглаживая её плечи и спину, которые вздрагивали от рыданий. Костя понятия не имел как её успокоить, да он даже не мог сообразить в чём дело, вряд ли он сумел сделать что-то ужасное, пока спал, да он в таком состоянии её почти никогда и не видел. Так, смахнёт слёзы, улыбнётся, а в глазах грусть, но чтобы вот так, почти в истерике? Неужели кто-то умер? Сейчас она плакала так горько, так отчаянно, почти скорбно, и это рвало его душу на куски. Ему бы злиться, заставить как-то себя её встряхнуть, привести в нормальное состояние, но он не мог, у него внутри только всё сжималось, потому что это до ужаса страшно, когда такие сильные люди — а в том, что она была сильная, он ни капли не сомневался — и вот так рыдают. Как там говорят: «слёзы — это не признак слабости, это признак того, что человек был сильным слишком долго». Оставалось только ждать, пока она выплеснет свои эмоции и сама это переборет.
— Тише-тише, моя сладкая, я с тобой, я рядом, — как мантру шептал Лисицын, целуя её в волосы, терпеливо ожидая, пока она справится со всем, что накопилось у неё внутри.
Он понятия не имел, сколько времени прошло, хотя ему эти минуты показались вечностью, когда она затихла, лишь изредка всхлипывая. Всё ещё осторожничая, Лисицын «отлепил» Юлю от себя, заглядывая в лицо, и не смог сдержать жалостливой улыбки. Личико её распухло и покраснело от слёз, а серо-голубые глаза были пронзительно-бирюзового оттенка.
— Ох, горе ты моё, — нежно прошептал он, стирая большими пальцами солёную влагу с её щёк, и невесомо поцеловал девушку в лоб, — Давай умоемся, — вкрадчиво предложил он, ощущая себя, будто общается с маленьким ребёнком, или же с ещё не обезвреженной бомбой. Меньше всего ему хотелось вызвать новую волну слёз, а он знал, как это равновесие зыбко. Мужчина придерживает спадающие пряди, чтобы они не мешались, пока она умывается холодной водой, а после усаживает её на край ванны.
— Так, сейчас, воды тебе принесу, только не вздумай того-этого! — он неопределённо очерчивает пальцами фигуру и бросается на кухню, гадая, есть ли у него какое-то успокоительное в аптечке. Набрав воду, он находит пустырник и щедро капает в жидкость, и вновь возвращается к девушке, протягивая ей стакан, и видя как её руки дрожат, когда она подносит посуду к губам и слегка морщится от горечи, делая первый глоток. Сам он присаживается на корзину для белья, не сводя с женщины внимательного взгляда.
— Юль, ты меня с ума сведёшь, честное слово, — говорит с лёгким укором, и добавляет с усмешкой, — Я с тобой поседею окончательно, — он пробегает пятернёй по своим волосам, где уже и так встречаются серебристые искры, видя, как уголки её губ дрогнули, и протяжно выдыхает, как будто впервые за это утро.
— Колись, что стряслось? — нарушает майор установившееся молчание, и взгляд его серьёзен, но Соколова не поднимает глаза, лишь вертит в руках пустой стакан, и Костя осторожно его отбирает, заставляя девушку посмотреть на себя.
— Я — полная дура… — произносит она, запинаясь, едва слышно.
— Не ври, — тут же отзывается Лисицын, смерив её насмешливым взглядом. Да, таких слов от неё он не ожидал, но он-то точно знает, что до дуры Юле — как до Луны пешком, — что случилось? — терпеливо повторяет мужчина, не отводя взгляда, — Расскажи мне, я не буду осуждать.
Юля набрала побольше воздуха, пытаясь обуздать свой дрожащий голос, и неуверенно начала.
— Понимаешь, у меня была задержка. Почти пять дней. И я подумала… Что, может… В Питере мы же не предохранялись. И вдруг…вдруг я беременна. Я не была точно уверена, поэтому не могла тебе сказать. Поэтому…вела себя…странно. Но мне так хотелось, чтобы…это оказалось правдой. Но..нет, — она передёрнула плечами, и в глазах снова защипало. Нет, она не носит его малыша под сердцем. Это просто небольшой гормональный сбой. И это так больно было осознавать. Она так остро чувствует эту внутреннюю пустоту, эту потерю, хотя по сути, ничего и не потеряла. Девушка уже успела мысленно себя обругать за то, что хотя бы допускала мысль, что ей это не надо, ведь Юле…так искренне этого хотелось. Она вновь посмотрела в глаза Лисицыну, который как-то подозрительно молчал. Может, он ошарашен? Или выдохнул с облегчением? — Если ты «не готов», можешь расслабиться, — саркастично произносит она, поёжившись, но тут же виновато поджимает губы, когда мужчина чуть удивлённо вскидывает брови.
— Ты…хочешь ребёнка…от меня? — Костя с расстановкой произносит каждое слово, словно хочет удостовериться, правильно ли он расслышал сказанные ей слова, и Юля молча кивает, не зная, что ещё она может сказать. Он такой задумчивый, хотя его можно понять, она ему даже не дала надежды на то, что у них может быть дочка или сыночек, по крайней мере, в ближайшее время. Она видит, как на его лице проявляется улыбка, и сама невольно улыбается в ответ непослушными губами.