Задиры

Джойс недовольно стала крутить ручку приемника, пока не поймала музыку. Закурила, уселась в кресло, глядя на огонь и слушая, как под звуки радио слегка потрескивают угли в камине; так она поджидала возвращения Брайена.

Алистер Маклеод Необъятность ночи

28 июня 1960 года ровно в шесть часов утра я проснулся уже восемнадцатилетним, потому что именно в этот день, точно в сроки, меня произвели на свет. Я лежал и слушал звон колоколов на католической церкви, куда мне приходилось таскаться почти каждое воскресенье, и думал: «Ну все, завтра я уже не буду слышать по крайней мере хоть это». Мне не хотелось вставать, и я смотрел через окно вверх на зеленые листья тополей, легко и мягко шелестевшие в рассветных лучах солнца, встававшего над Новой Шотландией.

В этот важный для меня день я не поднимался еще и потому, что из соседней комнаты, совсем непохожий на мерный и прекрасный звон колоколов, до меня доносился другой звук. Это был громкий, булькающий, раскатистый храп отца. Я не только слышу, но и очень отчетливо себе представляю: отец лежит на спине, редкие, стальной седины, волосы всклокочены на подушке, впалые щеки темнеют в ее продавленной глубине. Я как будто даже вижу черные как смоль брови, поднимающиеся в такт с неровным дыханием, рот полуоткрыт, и в уголках собираются лопающиеся пузырьки слюны. Левая рука, а может, и нога тоже, свисают с края кровати и упираются в пол, и кажется, что вот так, спустив ногу и руку с кровати, он и во сне готов действовать по первому же сигналу тревоги, и, если что-нибудь на самом деле произойдет, ему стоит только перевернуться слегка на левый бок, выпрямиться, и он уже на ногах. Одна половина тела у него как бы всегда наготове.

В доме раньше него никто не встает, и я надеюсь, что он вот-вот подымется, храп оборвется на последнем сдавленном свисте и смолкнет. Затем послышатся осторожные шорохи, стукнет плохо пригнанная дверь, отец пройдет через мою комнату, неся туфли в одной руке, а правой будет пытаться одновременно застегнуть и поддержать только что надетые брюки. Сколько я себя помню, отец всегда застегивался на ходу. Но с тех пор, как на шахточке, где он работал в последнее время, ему оторвало взрывом два пальца правой руки, он уже с трудом управлялся с пуговицами и пряжкой. Оставшиеся пальцы стараются справиться сами, но в их неловких движениях столько отчаянного упорства, будто понимают эти пальцы, что от них требуется больше того, что они могут, как бы ни старались.

Проходя через мою комнату, отец пытается ступать как можно мягче, чтобы не разбудить меня, а я закрываю глаза и притворяюсь спящим, чтобы он подумал, будто ему это удалось. Когда он уже спустится вниз и начнет разжигать печь, наверху снова наступит тишина. Иногда в этой тишине могут раздаться два-три покашливания: это мы с матерью выясняем, кто двинется вниз следующим. Если я кашляну первым, значит, уже проснулся и пойду вслед за отцом, если же, напротив, не издам ни звука, немного погодя мама пройдет через мою комнату, чтобы спуститься вниз к отцу. Когда она тут появится, я опять закрою глаза, но у меня никогда не было уверенности, что с ней мой номер проходит: она не то, что отец, ее не проведешь, мама всегда отличит, когда спишь по-настоящему, а когда притворяешься. И каждый раз я чувствовал себя очень неловко из-за своего притворства. Но сегодня, подумал я, такое произойдет в последний раз. Мне очень нужно, чтобы они оба оказались внизу раньше меня. Есть одно дело, которое надо сделать в тот короткий промежуток, когда родители уже на кухне, но еще не поднялись мои семь младших братьев и сестер.

Они спят сейчас через коридор от меня, пребывая совсем в ином мире, в двух больших комнатах, которые просто называются «комната девочек» и «комната мальчиков». В первой обитают мои сестры: старшей Мэри — 15 лет, потом идут Кэтрин, ей — 12 лет, и Бериандетта, трех лет. А в другой — девятилетний Даниэль, семилетний Гарвей и пятилетний Дэвид. Они живут через коридор от меня, и их мир, такой чужой и далекий, но в то же время вполне дружелюбный, полон хихиканья, всяких придумок и кривлянья, драк подушками и мгновенно приходящего сна среди затрепанных комиксов и сладких крошек. По нашу сторону коридора все по-другому. Туда ведет одна дверь, и, как я уже говорил, чтобы попасть в свою спальню, родителям приходится проходить через мою. Это не очень удобно, одно время отец собирался пробить ход из коридора прямо к ним, а эту дверь заделать. Но он планировал когда-то и укрепить стропила и балки над нашими комнатами, но этого тоже еще не сделал. В сильные морозы, по утрам если посмотреть кверху, то увидишь иней, обметавший шляпки гвоздей, и белый пар, поднимающийся изо рта в прозрачный ледяной воздух.