Задолго до Истмата

Выпьем, братья! Ты знаешь, я намедни с графом, – Афанасий произнес почтительно, уперев перст в потолок, – пару вечеров сиживал. Довелось на старости лет. Он же вообще еретик! Да-да, молодой человек, вы все еретики! Так вот граф с нас смеется! Мы, говорит, по сравнению с вами, грешниками, агнцы невинные! И он прав, черт меня побери! Книгу мне дал почитать, буквы только непривычные, чудно написано, хоть и аккуратно. Шопен, шопен... гяур...

– Шопенгауэр, – поправил священника Иннокентий, – а что из него он дал вам почитать?

– Что-то про смерть и неразрушимость, – припомнил Афанасий.

– «Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего существа», – подсказал парень.

– Она самая. Правильно пишет, немчура поганая! Тошно читать было, но пишет правильно. Человек вроде как один из всех животных представляет себе конец, смерть, так сказать. И от предчувствия этой самой смерти придумывает себе различные вариации загробной жизни. Так ладно, придумал ты вариацию с Раем Небесным, так живи по библейским канонам. Нет, придумают себе законы, а потом их и нарушают!

Отец Михаил пригорюнился.

– Не скажи, брат, есть люди, которые следуют точно букве Закона Божьего, лично я знаю троих... нет, тот запивашка, двоих знаю!

Афанасий раздраженно махнул рукой.

– Это глупцы! Идиоты! Фанатики! Обратная сторона монеты. Этих я боюсь больше всего. Это они сжигали на кострах ведьм, объявляли страну... как ее... Австралию... дьявольским наваждением, проклинали все новое и непонятное! Миша, а что, уже вино кончилось? Где келарь твой?

– Владыка, а не хватит ли нам уже? – осторожно спросил Иннокентий. – Время уже за полночь, как бы...

– Я, Михалыч, скажу, когда хватит! – погрозил ему кулаком Великий Сакелларий. – У меня была очень трудная неделя. Келарь, твою мать! Шкуру спущу!

В дверях возник перепуганный келарь. Вопросительным взглядом он посмотрел на министра культуры как на самого трезвого, но тут заревел отец Афанасий:

– Святой гром на твою голову, нечестивец! Скорее неси хлебного вина, иначе такую епитимью наложу – триста лет после смерти исполнять будешь!

Перепуганный келарь побежал за указанным напитком, а Иннокентий укоризненно пробормотал:

– Ну зачем же так, ведь мы с этим вроде боремся... а тут налицо откровенное хамство!

Повеселевший владыка Афанасий ткнул жилистым кулаком министру под бок.

– Не вешай носа, вьюнош. Поскольку здесь все выпимши, то начальников средь нас нет, как и подчиненных. А этим толстомясым дисциплина нужна. Ты думаешь, он сейчас в подвале возьмет бутыль и принесет нам? Ошибаешься! Он возьмет три. Одну принесет нам, одну выпьет по дороге, а одну спрячет на завтра. Не веришь? Пойдем проверим!

Иннокентий нехотя встал со стула и поплелся вслед за бойким стариком. Отец Михаил остался сидеть с подпертой ладонью щекой. Сделав несколько поворотов по узкому, плохо освещенному коридору, они спрятались в темной нише.

– Тс-с! По моим подсчетам, он должен скоро идти! – прошептал владыка. – Ага, вот он, грешный!

Раздался еле слышный топот подбитых войлоком сапог, и вот уже через мгновение неподалеку от них послышалось жадное бульканье. Затем в нишу просунулась рука, поставила опорожненную бутылку на пол – и тут же быстрый священник схватил пьянчужку за руку.

– Спасите! – раздался испуганный вопль.

– И спасем, и сохраним, – насмешливо сказал Великий Сакелларий, выходя из своего укрытия, – тебе, сын мой, мама в детстве не говорила, что красть грешно? А, брат Серафим?

– Сирота я! – понурился келарь.

– А раз сирота, то прочтешь сегодня... нет, сегодня Господь тебя не услышит, ты пьян... прочтешь завтра триста раз «Помилуй мя», а три воскресенья подряд тебе постные. Уразумел, дитятко?

– Уразумел, владыка! – тяжко вздохнул келарь. – Исполню, клянусь Господом!

– Не упоминай всуе имя Господа нашего, когда пьян! – строго сказал старик. – Где еще одна бутылка?

– Какая бутылка, отче? – искренне удивился брат Серафим. – Одна выпита и одну вам нес...

Иннокентий мог бы поклясться, что брат не лукавит. Однако Великий Сакелларий придерживался иного мнения. Легонько хлопнув келаря по широкому рукаву рясы, он хмыкнул:

– А то я келарем не был! Кого хочешь надуть, дитятко? Господа ты еще надуть сможешь, но старого Афанасия – никогда. Доставай бутыль, говорю!

Брат Серафим еще раз горько вздохнул и вынул из рукава полуштоф. Протянув его своему мучителю, он хмуро спросил:

– Епитимью увеличивать будете, отче?

Старик посмотрел на Иннокентия, нахмурил брови.

– А что, боярин, может, и вправду пожалеть запивашку? Келарь опустился на колени и приложился к руке Великого Сакеллария.

– Встань, дурак! – беззлобно отругал его старик. – Никогда не целуй руки пьяному священнику! И епитимья моя недействительная, поскольку я выпимши. А сказ мой будет таков: послезавтра мы проведем ревизию монастырских подвалов. И спаси тя бог, если случится какая недостача! Все уразумел? Ступай себе с богом!