Задолго до победы

– Так-то оно так, – не успокаивался Васька. – Я, вообще-то, трусом себя не считаю и готов повоевать в пехоте какое-то время, коль остался без машины. Готов защищать город и биться с фрицами, но только в настоящем бою. Идти в атаку, стрелять в гадов, пропарывать фашисту пузо и наматывать его кишки на штык. А утонуть в реке, не успев даже выстрелить ни разу – глупая и нелепая смерть. Такой смертью я мог бы умереть и дома, в родной реке. Стоило ли тащиться в такую даль, чтобы захлебнуться в Волге? Разве не так?

– Что поделаешь, если наш эшелон немцы разбомбили и технику погубили? Хорошо, хоть сами живы остались. Соседний вагон, вон, в полном составе взлетел на воздух. Куда нас теперь пристроить? Не оставить же в прифронтовой полосе в ожидании, когда вернутся из ремонта покалеченные танки? За Волгой сейчас не хватает защитников, а тут неожиданно затычка из танкистов подвернулась. Вот и решили нами заткнуть образовавшуюся брешь.

– Тут всё понятно, как дважды два, – согласился Василий. – Мы с тобой рядовые солдаты, командирам виднее, какую дыру нами закрывать.

Друзья сидели на покосившемся крыльце чудом уцелевшего дома от разорвавшейся неподалёку бомбы. Деревня была полуразрушенной от налётов немецкой авиации. Люди давно ушли отсюда, опасаясь частых бомбёжек с воздуха. Увели с собой всю живность, включая собак. По крайней мере, за все три дня в деревне ни разу не послышался собачий лай.

– Тут тишина, как на кладбище, – выговорил Ромашкин спустя несколько минут. – А на той стороне молотилка работает круглые сутки. Стучит и стучит, зараза. Даже здесь невозможно спать под такую музыку. Как же там спят бойцы?

– Завтра узнаешь, – ответил Сергей.

– Ага. Если немцы не отправят нас на корм рыбам, – усмехнулся Ромашкин.

В это время из соседней избы, где находился штаб полка, вышли офицеры и скорым шагом направились к своим подразделениям. Лица их были сосредоточены, никто не улыбался.

Через полчаса весь полк был построен перед штабом. Командир полка, человек небольшого роста на коротких кривых ногах медленно двигался вдоль строя. Иногда он останавливался напротив какого-нибудь солдата, интересовался, откуда тот прибыл, каким оружием владеет. Получив ответ, молчаливо кивал головой и шагал дальше. Остановившись напротив Тимофеев, спросил:

– Доводилось воевать?

– Никак нет! – ответил Сергей. – Прибыл на фронт после окончания курсов механиков-водителей танка.

– Стрелять из винтовки учили на курсах?

– Так точно! И не только из винтовки. На полигоне довелось пострелять из ручного пулемета и даже из противотанкового ружья.

– Это хорошо, – одобрительно сказал командир полка. – На той стороне все твои навыки пригодятся, солдат. А насчёт танка не переживай. Вот вышвырнем фашистов из города – пересядешь на свой танк. Будешь догонять драпающих фрицев на броне и давить их гусеницами, фашистскую сволочь.

Командир полка перевёл свой взгляд на Василия Ромашкина, хотел и его спросить о чём-то, но передумал и двинулся дальше вдоль строя.

– Этой ночью нашему полку предстоит переправиться на правый берег, – отрывисто проговорил он, остановившись посредине строя. – На той стороне дивизия истекает кровью, там с нетерпением ждут подкрепления. Защитникам Сталинграда сейчас приходится нелегко. Бои идут за каждый дом, за каждый метр городской застройки.

Командир полка умолк на некоторое время, поводя взглядом по лицам солдат. Он знал, что немалая часть этих людей не доберётся до окраины города и погибнет ещё в пути. Кому-то судьбой уготовано быть сброшенным взрывной волной с палубы катера в холодную воду Волги, а кому-то суждено пожить еще некоторое время и погибнуть часом позже от вражеской пули, взобравшись на противоположный берег, и успеть пробежать с криком «ура!» несколько десятков метров. Кто-то из этих солдат уткнётся лицом в землю чуть позже, уже в конце километрового промежутка ада по изуродованной снарядами земли, который следует преодолеть, чтобы достичь передовых позиций защитников города, и самим стать защитниками чадящих руин.

Всё это ещё предстояло быть, а боевой коренастый майор на кривых ногах вглядывался сейчас в лица напрягшихся бойцов первой шеренги, будто пытаясь разглядеть среди них тех, кому выпадет счастье остаться в живых, с кем ему потом предстоит обживаться в разрушенных домах, превращая их в неприступные крепости.