Заезд на выживание

После этих последних слушаний прошло уже две недели. В заявлении от защиты я ссылался на то, что, по нашему мнению, Митчелла подставили. И потому мы считаем, что в преступлении участвовала некая третья сторона. Таким образом, сведения из банка Барлоу позволили бы определить, не было ли подозрительных или необычных переводов и поступлений у Барлоу и этой третьей, неизвестной пока стороны. Я указал также, что Милли Барлоу, сестра жертвы и любовница обвиняемого, согласно показаниям друзей и знакомых, была перед самоубийством в июне девушкой весьма обеспеченной. Более обеспеченной, чем позволяла ее зарплата. Возможно, ей помогал деньгами брат, успешный спортсмен, который в то время зарабатывал больше, чем кто-либо другой в его профессии. И сведения о банковских счетах Милли Барлоу могли бы подтвердить это, или же, напротив, опровергнуть версию, что ей помогал брат.

Я далеко не был уверен, что судья понял все изложенные мной аргументы. Но оказалось, он не видел причины, по какой банк мог бы отказать, вне зависимости от того, была она сестрой жертвы или нет. И политика конфиденциальности тут совершенно ни при чем, решил он, и выписал соответствующее распоряжение. Видимо, он ставил самоубийц ниже преступников.

Но банк совсем не спешил выполнить это его распоряжение. И вот наконец Артур нашел мне номер телефона, не значившийся ни в одном из центральных справочников. И я позвонил Брюсу Лайджену и попросил его позвонить в банк и передать им следующее: если к утру понедельника все документы не будут лежать у меня на столе, у нас нет другого выхода, кроме как вновь обратиться в суд с жалобой, что банк пренебрегает решениями суда. И еще попросил Брюса намекнуть в этом разговоре, что отказ в исполнении решений суда преследуется по закону, есть специальная статья, предусматривающая за это двухлетний срок заключения и/или колоссальные штрафы.

Брюс перезвонил мне уже через пять минут. И со смехом сообщил, что явно перестарался с намеками относительно сроков заключения и что коммерческий директор банка обещал выдать абсолютно всю нужную нам информацию, которую они пришлют курьером к нам в контору сегодня же. Я поздравил его с победой.

А потом позвонил Элеонор.

— Привет, — голос ее звучал сонно.

— Поздно легла? — осведомился я.

— Рано утром, — ответила она. — Проторчала в операционной почти до четырех.

Сердце у меня упало. Я так надеялся, что она приедет и увидит меня в деле.

— Приедешь сегодня? — без особой надежды спросил я.

— Наверное, нет, — ответила она. — Веришь или нет, но меня по-прежнему могут вызвать в любой момент, если возникнет какая срочность. Хотела хоть немного поспать.

— Да, — сказал я. — Понимаю.

— Но я попробую. Может, получится, — сказала она. — Во сколько начинаются скачки?

— В четыре.

— Если не смогу, обязательно посмотрю по телевизору, — сказала она. — А ты позвони. Сразу, как только закончатся, хорошо?

— Ладно, — ответил я. — Договорились.

— Позвонишь с крута победителей, — добавила она.

— Будем надеяться, — с улыбкой ответил я.

— Желаю удачи, — сказала она.

— Спасибо, — ответил я, но она уже отключилась.

Я сам удивился, до чего был разочарован. Анжела никогда не смотрела скачки с моим участием. Говорила, что не может в этот день проглотить ни кусочка, что желудок скручивается в узлы — от страха, что я могу получить травму. К концу ее жизни я почти перестал участвовать в скачках, просто невыносимо было видеть, как она мучается, бедняжка. После ее смерти я медленно возвращался в седло, начинал с утренних выездов на конюшнях Пола Ньюингтона, пускал лошадь в галоп — то было единственное средство хоть как-то побороть горечь утраты и одиночества.

И вот теперь мне страшно хотелось, чтоб Элеонор была здесь, рядом, в столь знаменательный день. Но, может, она тоже ненавидит скачки. И может, с надеждой подумал я, по той же причине, что и Анжела.

На ипподром я прибыл загодя, чтоб не попасть в пробку. Ночь провел в маленькой гостинице на Клив-Хилл, с видом на железнодорожные пути. Именно здесь я должен был остановиться год назад, и супружеская пара, владельцы гостиницы, с радостью прикарманила мою стопроцентную предоплату за прошлый год и сдала мой номер, узнав, что я не приеду. Впрочем, к их чести, следовало признать, они с радостью приняли мой заказ на этот год — наверняка в надежде снова получить прибыль. В радиусе пятидесяти миль от Челтенхема в гостиницах не осталось ни одного свободного номера, все были заказаны и оплачены вперед чуть ли не за год в ожидании этих четырех дней.

Я припарковал взятую напрокат машину на стоянке для жокеев, прошел в корпус, затем — в комнату для взвешивания, а уже оттуда — в святилище, раздевалку для жокеев. Повесил сумку на крючок и вышел на террасу, чувствуя себя в этой толпе тренеров, журналистов и жокеев как рыба в воде. Я просто обожал эту атмосферу. Она разительно отличалась от душных и тихих залов суда, где все происходило с томительной, почти болезненной медлительностью.

Ко мне подошел спортивный репортер одной из газет.

— Привет, Перри, — сказал он. — Ну как поживает ваш клиент?