– Меня никто никуда не зовет пока, – пробормотала Анна. – И речи об этом нет.
– Пообещай мне, что вы не уедете из России с каким-то неизвестно откуда взявшимся мужиком! Пообещай мне, в память о моем сыне! В конце концов, это его дети, и ты не можешь с ними так поступить только потому, что ты в кого-то там влюбилась. – Свекровь от волнения перешла на крик.
Анна растерянно посмотрела на старую женщину. Господи, как все сложно! Из кармана снова послышалась переливчатая трель. Пришло сообщение.
Предатели и отступники
Нонна лежала на одной из четырех кроватей в просторной, светлой казенной палате Калужской областной больницы и думала о том, как же с ней такое приключилось. Иногда слезы наворачивались на глаза, и становилось жаль своей нелепой и бессмысленной жизни. Родилась, росла, дружила с Анной. Выросла без особых желаний, без какой-то Большой Мечты. Отучилась в институте, где никто также не страдал Большими Мечтами, получила место согласно штатному расписанию. Ненавидела учеников, с нежностью смотрела на физрука. Была уверена, что скоро этому придет конец и начнется настоящая жизнь. А оказалось, что это и была – настоящая.
Она всегда думала о подругах, заботилась об их благе, хотела как лучше. Только, как выяснилось, заставить человека делать, как ему же лучше, невозможно. Подруги отбились от рук – все без исключения. Да и ученики тоже – они жили своей жизнью, повлиять на которую Нонна была не в силах. А еще она учила детей языку, который толком сама не знала… Разговор с этим чертовым Матгемейном убедительно это доказал: она не поняла восьмидесяти процентов из того, что он лепетал, не сводя глаз с Анны. А кто-то утверждает, что ирландский английский – очень чистый, ближе к британскому. Что же будет, если Анна завтра притащит американца?
Что еще можно сказать о том, какой жизненный путь прошла она до того, как заняла больничную койку у окна?
Нонна со странной, приятной горечью занималась самоуничижением и самокопанием. Она вспомнила, что хотела построить дом на даче, но не построила. Деревьев тоже там не сажала, одни кусты. Кстати, смородина уже поспела, а ей ее теперь тоже нельзя. Особенно в виде варенья, которое она так любит. Еще она мечтала купить когда-нибудь отдельную квартиру, чтобы не жить с родителями. Но это, скорее, так – не столь уж и существенная мечта. С родителями было хорошо. Теперь вот она, как выяснилось, заболела диабетом и упала в обморок от гипогликемии. Что же дальше? Неужели это все? Вся ее жизнь?
– Так, девочки, температурку померяем? – спросила медсестричка, залетевшая в палату, где Нонна лежала с двумя пациентками, у которых были схожие проблемы. Нонна поставила градусник под мышку, перевернулась на другой бок и продолжила думать. Ей сказали, что с диабетом сейчас можно жить долгие годы и что переживать не из-за чего, но она все же предпочитала попереживать. Имеет право. Ей плохо, она совсем одна. Ее никто не любит и все бросили. Гадюки.
– Ты телик пойдешь смотреть? – спросила Нонну соседка, медленно поднимаясь с кровати и так же медленно всовывая бледные ступни в мохнатые тапки. В больнице все становились плавными, усталыми и безжизненными, словно сам воздух здесь был отравлен какими-то неизвестными газами без запаха и цвета. Уныние, апатия и усталость, которую невозможно превозмочь. Нонна проследила за уходящей соседкой и вздохнула. Нет, если уж начистоту, то не то чтобы ей все еще было плохо. После всех этих уколов и манипуляций ее состояние пришло в норму, и Нонна чувствовала себя, в общем-то, так же, как и обычно, но… тут почти не кормили, телевизор был один в конце коридора, и по нему показывали столько рекламы, что после часа просмотра создавалось впечатление, что живешь исключительно ради того, чтобы умыться гелем от прыщей, побриться и помазаться специальным «нежным» кремом, а потом бежать за прокладками. И вообще, в телике крутили слишком много рекламы еды – ужасно неприятно, знаете ли, смотреть на рекламу конфет, когда тебе сообщили, что для тебя лично конфеты уже закончились. Баста!
Больница есть больница. Кому тут будет хорошо? Подруги (подруги, называется) куда-то испарились и не появлялись, засранки. Анна не брала трубку, когда Нонна пыталась до нее дозвониться с аппарата в коридоре. А мобильник у нее давно уже «сел».
Нонна вытащила градусник, убедилась, что температура у нее нормальная, и даже немного расстроилась по этому поводу. Все равно – где эти предательницы? Неужели же им всем на нее плевать? Нонна повернулась опять, теперь – лицом к двери, и увидела, как на пороге палаты возникли Женька с Олеськой. Пришли все-таки, изменницы! Глаза Нонны, и без того уже красные от слез, снова наполнились очистительной влагой.
– Девочки! – всхлипнула она.