Загадай желание

но Корин не остановился, закрыл за собой дверь и вышел в светлеющий двор с тополями, готовыми вознестись от мусорных контейнеров в звездное небо.

7.

Он вернулся домой, когда утро уже полностью вступило в свои права и высоко над землей резвились

ласточки, предвкушая долгий воскресный день.

Спать не хотелось, но он все-таки, не раздеваясь, лег

на диван, уткнул лицо в сложенные руки и пролежал так до тех пор, пока неугомонный сосед снизу не известил транзистором весь микрорайон о своем пробуждении и переходе к активной жизнедеятельности.

Корин встал и вышел на балкон. Транзистор снова извергал сообщения о военных действиях в разных регионах планеты, о раненых и убитых, о неудачном запуске секретного спутника, о вырубке амазонской сельвы, о пестицидах, обнаруженных в организме пингвинов и белых медведей, о погибающем Арале, о кислотных дождях, об утечке радиоактивных веществ, об озонных дырах, поимке контрабандиста с полсотней ампул героина в желудке, угоне авиалайнера, новых доказательствах производства атомного оружия в Пакистане, крушении танкера в Северном море, массовой гибели китов, объевшихся отравленной треской, очередном подземном взрыве в Неваде...

Транзистор захлебывался новостями. Шел обычный очередной день планеты.

Во дворе, возле качелей, ругались переопохмелявшиеся с утра мужики, а у крайнего подъезда лежала на табуретках продолговатая черная крышка и рядом кучкой стояли старушки. Вылетела из-за угла женщина с сумкой, радостно закричала на весь двор, заглушив транзистор и ругань расхристанных мужиков, адресуясь к приятельнице на балконе:

- Верка, беги до гастронома! Колбасу дают, не пропихнешься. А лаются, как те собаки!

Корин перегнулся через перила, заглянул, насколько мог, на

нижний балкон, обнаружил ноги соседа в дырявых на коленях спортивных штанах и громко и зло сказал:

- Эй, приглуши транзистор, пока кирпичом не запустил!

Сосед высунул небритое лицо, увидел нависшего над перилами

Корина и скривился.

- Шо, права не имею? Бабе своей приказывай!

Корин отпрянул и застонал. Словно какая-то нечисть поселилась в нем и скребла, скребла когтями по сердцу. Плохо начинался выходной день и негде было скрыться, залечь, отдышаться, вновь обрести спокойствие и душевное равновесие.

"Что это? - с отчаянием и испугом подумал Корин. - Что же это

со мной творится? С ума схожу, что ли?"

Он пометался по комнате и кухне, схватил было сигарету, но курить не стал, погремел посудой в кухонном шкафу, добираясь до пузырька со спиртом, но не добрался, подскочил к зеркалу в прихожей и уставился на свое отражение.

- Ну что? - спросил он свое зазеркальное лицо,

вздохнул и фальшиво пропел: - "И жизнь хороша, и жить хорошо... Слышишь, Звездный Лебедь, верни свой дар на минутку, и пусть у шефа никакого инфаркта не будет, ну его к черту. Слышишь?

Потом он снял с вешалки авоську и вышел из квартиры.

Разгорался, наливаясь силой, воскресный день, народ совершал паломничество на рынок и Корину изрядно намяли бока, прежде чем он выбрался из троллейбуса у длинного зеленого забора с выцветшим транспарантом, лаконично констатировавшим: "Продовольственная программа - дело всенародное". Вдоль забора шла бойкая торговля цветами, семечками, яблоками и щенками. Сумко-рюкзачно-авосько-портфельная толпа занесла Корина в ворота, потащила вдоль торговых рядов с навесами, забросила в монументальный павильон, похожий по виду на Дворец спорта, а по запаху на овощную базу, где Корину частенько доводилось работать, проволокла мимо мясного, молочного, овощного и фруктового прилавков и выбросила через противоположные двери к оазису квашеной капусты и соленых огурцов. Витал над рынком сизый дым, удушливо пахло шашлыками.

Вынес Корин все шквалы рыночного моря, на ребрах своих,

на спине и отдавленных ногах убедился, что рынок - дело всенародное и

выгреб-таки к остановке, победно влача в авоське три кило крупных

отполированных яблок и увесистую дыню. Потом ему повезло - он

втиснулся в троллейбус и поехал в первую городскую больницу, где, по сведениям сослуживицы Тани Коптеловой, лежал ни в чем неповинный начальник отдела, павший жертвой внезапного коринского желания.

Больница размещалась на территории крепости, с которой когда-то, при Елизавете, начинался город. Крепость разрушили в годы первых сталинских пятилеток, усмотрев в ней символ деспотического царского режима, и остались от нее только оплывшие с годами земляные валы, поросшие разным кустарником, да две пушки старинного образца, водруженные без лафетов на бетонные постаменты у больничных ворот.

Возле белых одноэтажных корпусов стояли скамейки и беседки; прогуливались, жевали всякую домашнюю снедь, играли в шахматы и домино больные в синих пижамах и неуклюжих шлепанцах.

Колыба сидел на скамейке в тени акаций и читал газету. На нем была легкомысленная белая футболка с красной надписью "Спорт-88", спортивные брюки с белыми лампасами и стандартные шлепанцы. Корин в нерешительности остановился метрах в пяти от скамейки.

- Ну что стоишь, Сергей Алексеевич? - сказал Колыба, не отрываясь от газеты. - Садись, посиди.