Загадать желание

– Я не тебе помогала, – цветастенький сверток на широкой ладони Виктора слабо шевельнулся, и я вспомнила нашу куколку-уродину в синем платьице. Все-таки зря я ее боялась, зря обижала… Ведь она, сшитая из старых тряпок и оживленная мастерством Василины, не была виновата, что колдунья не постаралась сделать ее красавицей, а Горыныч, заново нарисовавший смытое дождем лицо куклы собственной кровью, оказался неумелым художником.

– Расскажи хоть, что в мире делается, – устало спрашивал пленник.

– Тебе лучше знать, – отвечал голос. – Я чувствую, как ты умираешь, Виктор…

Виктор досадливо выругался и спрятал куклу обратно, в карман. Нахмурился. Длинный нос торчал, как вороний клюв, над плотно сжатыми губами. Ему, некогда самому могущественному колдуну, собственным умением проложившему путь на вершину власти, было крайне унизительно чувствовать себя бесправным пленником. Вот только, вопреки пророчествам сестры, Виктор собирался выжить, и потому вел себя смирно, чтобы Арис не передумал и не перерезал ему горло на ближайшей стоянке, как собирался сделать еще вчера. Впрочем, я не была уверена, что действительно собирался. А может, просто не хотела верить.

Утренний туман поднимался над рекой, цепляясь за островки очерета и постепенно растворяясь. Просидевший всю ночь без сна Горыныч зачерпнул пригоршней воды, плеснул в лицо, провел мокрыми руками по волосам, пытаясь согнать оцепенение. И в это время высоко-высоко в голубеющем небе показалась огромная птица. Края черных крыльев ветхими лоскутами дрожали на ветру, и мне послышался отголосок пронзительного, нечеловеческого крика… Горыныч потянулся к оружию, но птица не обратила на нас внимания и полетела дальше, на юго-восток. Видимо, к Верешу.

– На этот раз не по твою душу, – подал голос наш пленник. – Кто-то из тех, кто при князе остался, выслал разведчика – посмотреть, как дела у раславского воеводы.

– Этих птиц кто-то из колдунов создает? – спросила я.

Арис глянул осуждающе – не одобрял моих разговоров с Виктором – но промолчал.

– Все сложнее, – брат Василины, кое-как упираясь связанными руками, сел поудобней. – Достаточно и того, что они нас слушаются. Удобно иметь еще одну пару глаз в небе, не так ли?.. А, Горыныч, ты как думаешь? Знаешь, твоя щепетильность в некоторых вопросах, прямо скажем, неразумна. Много лет назад тебе сделали предложение, на которое стоило согласиться, и сейчас ты был бы одним из тех, кто сам изменяет мир. А так – то у воеводы на подхвате, то…

Виктор замолчал. Приложил ладонь к груди… Вернее, к карману, в котором беспокойно шевельнулся смотанный из цветастых тряпок малыш. И не стал продолжать разговора. Небо светлело. Я все еще куталась, пыталась согреться, а Горыныч сидел неподвижно на краю плота, опустив в воду ладонь, словно хотел отогнать сон прикосновением речной прохлады.

Силуэты радиовышек, высоток, заводских труб то и дело появлялись где-то посреди леса, чтобы вскоре исчезнуть. Ближе к полудню к берегу подползла большая аномалия – поселок и перепаханные поля до самого горизонта. Но высаживаться мы не стали – куда нам по аномалиям с пленником? Хотя, несмотря на неудачу в Иванцово, я все еще надеялась, что там, в родном мире, удастся договориться со стеклодувом. Потому как на самом деле надеяться больше было не на что. Разве что использованный шар, лежащий в сумке у Ариса, но… мало вероятности, что он поможет.

Странным образом путешествие на плоту выматывало куда больше, чем когда приходилось днями ходить пешком. Горыныч сторожил пленника и не спал… опять. Виктор все гадал, помиловали его или просто отложили расправу, а я…

Я переживала за наших потерявшихся друзей, за Всемила, обещавшего скоро вернуться и отсутствовавшего уже более суток. Старалась не замечать в сумерках, как похожи серые тени под листвой на призраков заброшенного города, давно не живых, но по-прежнему жаждущих жизни. Не вспоминать лицо незнакомой девушки, погибшей по нелепой случайности, из прихоти судьбы, приведшей ее к границе Пустоши. И не думать о том, как умирал Максим, чьи мучения оборвал его же собственный, поднятый Арисом меч. После всего мне совершенно не хотелось, чтобы даже в интересах правосудия, по совести и справедливости, рядом, на моих глазах, умирал кто бы то ни был. Не то чтобы жалела Виктора, но…

« Страшно тебе будет, когда твой друг запачкает руки в крови беспомощного человека, которому нечем даже защититься».

Дождь начался ближе к вечеру – сперва моросил, потом вдруг припустил, да так, что едва не смыл нас троих с плота. Спешно выбравшись на берег, мы спрятались под деревьями. Где-то вдалеке гремел гром, вспышки молнии озаряли небо розоватым светом. Ежась от холода и сырости, я прижалась к Арису. Разногласия были временно забыты. Горыныч положил руку мне на плечо – как-то осторожно, словно боялся раздавить – и сосредоточенно смотрел куда-то на вспененную тяжелыми каплями дождя реку. Рядом, под охраной змей, мерз Виктор.