За окошком золотисто-зеленым маревом колыхалась листва, на столике стояла пустая чашка из-под молока – Настасья утром принесла мне свеженького, парного. У ножек кроватей лежали наши с Алиной рюкзаки и раскрытая Арисова сумка, из которой он ночью доставал свечу, когда первая, принесенная хозяйкой, догорела.
– Володя вчера сразу собрался, взял у Фомы лошадь и уехал, – рассеянным жестом заправив за ухо светлую прядь, подруга посмотрела в окно. – Карина на Ариса разозлилась, решила, что это из-за него Володя уезжает, наговорила всякого… Видно, в ее семье Ариса хорошими словами не вспоминали, вот Карина и выдала все, что от мамы слышала.
Я представила, чего могла наговорить Горынычу сестра, и вздохнула:
– Обиделся?
Алина покачала головой:
– Вряд ли. Не до того… – и неожиданно улыбнулась: – Есть и хорошие новости! У людей стали сбываться желания. У тех, кому вы с Кариной фигурки Володины раздавали. Один мальчишка в лесу арбалет охотничий нашел – как раз такой, какой ему хотелось. А у его соседки под забором невесть откуда появились кусты роз, да еще усыпанные цветами: и белыми, и бордовыми, и даже сиреневыми.
Мне вспомнилось грустное лицо старой женщины, возвращавшей Карине кованую розочку: «Не люблю ненастоящие цветы»…
– А старичок, который хотел вернуться домой? – спросила я, и угадала ответ до того, как подруга грустно покачала головой.
Мы еще долго сидели и молчали – сперва пытались прислушиваться, потом, отчаявшись, думали каждая о своем, и вздрогнули от неожиданности, когда тяжелая дверь, скрипнув, отворилась. Арис переступил порог, остановился на минуту, глядя на нас пустым, рассеянным взглядом, а потом провел ладонью по лицу и волосам, словно в попытке отогнать мрачные мысли.
– Мы уезжаем, – сказал он.
– Что ж, – Алина поднялась, поправила рубашку, – мне собираться недолго… Когда?
– Сегодня, – Горыныч подошел к окну, по дороге досадливо пнув ботинком свою сумку, в которой что-то блеснуло. Устало оперся кулаками о столешницу. – Вы с Леоном остаетесь. Едем только мы… вдвоем.
И – взгляд тяжелый, прямо в глаза. Что он ищет, что высматривает? Может, пытается разглядеть во мне тех, чужих, которые прошлой ночью вели меня в Пустошь?
Пришлось опустить взгляд, пряча чужое злорадство.
– Соберу вам еды в дорогу, – тихо сказала Алина и вышла, осторожно притворив за собой дверь.
А Арис все смотрел и ждал чего-то, и от его молчания мне становилось страшно.
– Арис, это я. Это все еще я.
– Вижу, – отозвался он. – Времени на сборы немного. С нами поедет Фома и еще несколько человек.
– Меня сторожить? – я подняла голову и решительно посмотрела Горынычу прямо в глаза. – Арис, скажи, ты правда знаешь, что делать?
– Правда.
– Только мне почему-то кажется, что тебе не нравится то, что ты знаешь…
Я свесила ноги с кровати, поднялась, проверяя, твердо ли стою, и, сделав несколько шагов, опустилась на корточки возле своего рюкзака.
– Ты как? – в спину спросил Горыныч.
– Идти смогу.
В приоткрытой Арисовой сумке вновь что-то блеснуло, привлекая внимание – какая-то железка, напомнившая те фигурки, которые в кузнице Семена делал бывший охранник и шофер, а теперь – молодой колдун и друг Горынычевой сестры.
– Это тебе Володя дал? – спросила я и потянулась к заинтересовавшей меня вещице.
И тут же с воплем отдернула руку.
Едва коснулась, а ощущение такое, будто по локоть руку в кипяток сунула. До косточек обожгло.
Арис рывком поднял меня на ноги, а я испуганно прижалась к нему, пытаясь понять, что произошло.
– Что это? – от боли на глаза навернулись слезы. – Что это там… в сумке?
Горыныч ответил не сразу.
– Одна нужная вещь, – сказал наконец. – Огненный дал.
Огненный? Ах, Огненный! Тогда ясно. Тогда все ясно. Ведь разве можно ждать добра от огня? Нет, никогда, ни за что! Огонь – зло. Огонь – враг…
Я тряхнула головой, успокаивая нахлынувшую вдруг ярость. Слышала, как кто-то заглянул в комнату – узнать, чего кричали, и все ли в порядке, но не вошел, не остался.
– А куда мы поедем? – шепотом поинтересовалась я, уткнувшись носом Арису в плечо.
– Я не могу сказать.
– Чтобы эти черные не подслушали? – вздохнула. – Тоже верно…
Ладонь Горыныча тяжело лежала на затылке. Неподвижным взглядом я смотрела на рукав мужской рубашки и думала о том, что придется теперь не задавать вопросов и слепо довериться одному единственному человеку, который знает, что делать. И будь что будет – все лучше, чем стрелы в спину от бдительных товарищей Фомы. И, словно в ответ на эти мысли, Арис произнес негромко, но твердо:
– Все будет хорошо.
Мне всегда казалось, что после этой фразы самое время начинать панику, но… очень уж хотелось поверить.
Нас провожали немногие. Настасья с Алиной собрали еды в дорогу – и нам, и конвоирам, которые должны были сопровождать нас до места. Солнце спряталось за тучами, и легкий ветер приятной прохладой касался лица.