Загадка

— Вот именно! Искушению «красоты». Это было слишком красиво, понимаете? Вокруг — необъятное синее море, сливающееся на горизонте с таким же синим небом; неподвижно стоящий «Уран», величественный, белый, похожий на айсберг. Все шестеро плавают в воде, смеются и переговариваются…

— Вы говорите шестеро, а их было семеро.

— Все правильно! Но кто-то же поднялся первым! Кто-то, нагнувшись и глядя с высоты на остальных, не смог побороть искушения убрать лестницу и самому прыгнуть за борт. Вероятно, он думал, что такой случай совершить редкое по красоте преступление предоставляется умному человеку с художественной натурой раз в жизни.

— Вы рассуждаете как эстет-криминолог, — замечает Литературовед. — То, что вы, исповедуя теорию о возможной «красоте» преступления, не смогли бы устоять в подобной ситуации, я почти допускаю, но то, что в этой семье нашелся бы хоть один, поддавшийся почти естественному, по вашему мнению, искушению, я ни за что не поверю!

— Но вы меня плохо поняли! Да, это чудовищное преступление, но неотразимое с художественной точки зрения!

— Мне кажется, вы кое-кого забываете, — перебивает его Литературовед. — К примеру, Лоту Най.

— Что? Молодую жену старика Найя?

— А чему вы удивляетесь? Я просмотрел ее дневник. Он очень странный и сложный, причем не только из-за своего стиля, но также из-за вставок и рисунков, сделанных рукой Карла! Но об этом позвольте мне рассказать позже, когда я ознакомлюсь с увеличенными фотографиями знаков, обнаруженных на корпусе «Урана».

— В таком случае пойдемте ко мне на работу! Фотографии уже готовы.

— Нет, я не могу заниматься всем сразу. Поймите, за одну ночь на меня свалилось слишком много информации. И я чувствую, что совсем утону, как только продолжу чтение.

— Лота Най, — размышляет Криминолог, — да, это соблазнительно — сделать ее подозреваемой. Ей грустно, она чувствует себя одинокой в этой семье. Предположим, что все бросаются в воду, кроме нее. Она смотрит, как они плавают вокруг яхты, и внезапно ее охватывает что-то такое, перед чем невозможно устоять: одним жестом, не требующим никаких усилий, она берет лестницу и бросает ее купающимся. Вначале все смеются, потом жутко пугаются. Ее просят спустить веревку, швартов, чтобы поднять лестницу и снова прикрепить ее. Но что делает Лота?

— Она бежит, пытается найти швартов, — предполагает Следователь.

— Никоим образом! Возбужденная общей паникой, криками, требованиями, скорее всего, Карла Найя, она чувствует внезапное головокружение и тоже прыгает в воду. Да, вот так, спонтанно… или от отчаяния… но она понимает это уже в воде. И тогда пробуждается.

— Скажите, все криминологи обладают таким дьявольским воображением? — со смехом спрашивает Литературовед.

— Криминология действительно дьявольская наука. Она доказывает, что преступление завораживает человека. Я уже говорил, именно преступление, а не убийство. Убийцей был Каин, а преступниками стали его потомки, которые знали, что делают. Каин, в отличие от своих потомков, был простодушным. Убийство превратилось в преступление со смертью простодушного Авеля. Я люблю великих преступников; криминолог во мне любит великих преступников. Кто когда-нибудь станет изучать простодушных? Кто когда-нибудь станет изучать социального раба? Социальный раб — это клон, биологически размноженный, несущий в своих генах закон «ты никогда не будешь убивать». Социальный раб ест, пьет, спит, производит себе подобных; вот уже тысячи лет он вне игры, за что получает компенсацию в виде ежедневной горстки хлеба насущного. И вдруг — никто не знает почему? — в нем просыпается дьявол. Этот действует уже по-другому. Но вот думает ли он по-другому? Об этом никому не известно, но всё, что он делает, — это уже другое. Преступление — в нем, оно живет и поджидает удобного случая. Еще никого не убив, дьявол уже преступник. Он идет в безликой толпе, и никто не замечает, что преступление живет в нем, что он сжился с ним, как талантливый артист с образом преступника.

— Вы читали книги Юлия Найя?

— Нет.

— Я поражен, насколько близки его и ваши парадоксы. Посмотрите на эти рукописи на столе. Они занимали три старых чемодана, которые Юлий притащил на яхту. Одно из своих сочинений он сопровождает эпиграфом, взятым из Ницше. И этот эпиграф приоткрывает скрытые черты характера Юлия, кажущегося таким таинственным и отстраненным от мира сего. «Я должен преодолеть более ста ступенек. Я должен подняться, сопровождаемый вашими криками: «Ты твердый как камень. Неужели мы — камни?» Я должен преодолеть более ста ступенек. И никто не желает быть ступенькой».

— Эти стихи недостойны гуманиста, — говорит Следователь. — Эти стихи недостойны настоящего поэта!