— Подождите. Поскольку Юлий обладает болезненным самолюбием, он ограничивает свои контакты в обществе. Он вынужден стать тем, кем никогда бы не смог стать его брат Карл: как Улисс — Никем. Карл, наоборот, приобщается к литературной жизни. Он появляется в обществе, он любезен, умеет польстить.
— И вы думаете, что именно здесь начинает пролегать дорога, которая приведет к нырянию в море?
— Да, здесь, перед ванной, в которой лежит их мать, сжимая в руках фотографию Арно! Оба брата дают клятву, что будут жить
— Вы хотите сказать, что всю жизнь Юлий помнил об этой клятве?
— Да.
— И вы думаете, что он…
— Толкнул Карла за борт?
— Кажется, это вы так думаете, — говорит Следователь.
— Очень заманчиво! — с неестественным ликованием восклицает Поэт-Криминолог. — Представьте старого Карла, выходящего ночью на палубу…
— Перестаньте, — обрывает его Следователь. — Когда «Уран» обнаружили, то его двигатели были выключены и всё указывало на то, что трагедия произошла днем.
— Я не говорю, что они прыгнули за борт ночью. Представьте картину: «Уран» шел по морю ночью и Карл стоял у штурвала, когда на борту все спали. В какой-то момент, когда яхта могла двигаться с помощью автопилота, он вышел на палубу, где притаился Юлий. Оба брата начинают вспоминать клятву, данную в юности, и вот Юлий неожиданно хватает Карла, заявляя, что час пробил, что звездная ночь светла и прекрасна и что прыжок легко осуществить. Карл сопротивляется, Юлий же, как обычно, пьян. Короче, оба оказываются в воде.
— Я прерву вас, — говорит Следователь. — Неважно, что вы еще придумаете, но я плохо представляю, как Карл чертит свои знаменитые знаки на корме ночью, продолжая бороться в воде с братом.
— А может, он начертил их заранее, например в тот день, когда спускал яхту на воду. Или когда осматривал ее, сидя в лодке, спокойно подплыв к ней.
— Ладно, допустим, что стариков больше нет. Что делают остальные?
— Утром обнаруживается, что старики исчезли. Все перерывают яхту вверх дном, но их нигде нет. Исчезли! Вообразите, какой это шок. А дальше начинается обычный классический процесс. В криминологии он существует уже тысячу лет и прекрасно изучен последующими поколениями.
— И что это за процесс? — нервничает Следователь.
— Абсурд! Полный абсурд! — восклицает Литературовед. — Почитайте эти рукописи. Это последние сочинения Франца. Там он рассуждает о некоторых видах внушений. По его мнению, в результате перенесенного сильного шока, когда субъект или субъекты лишены привычных ориентиров — а в открытом море все ориентиры отсутствуют, — достаточно всего ничего, чтобы «не только возможное, но и невозможное стало возможным». Эти слова он произнес, когда мы с ним находились на паруснике во время бури в устье Эльбы.
— Ну наконец вы о нем заговорили! — восклицает Следователь. — Расскажите, каким он был?
— Как его охарактеризовать? — задумывается Литературовед. — Это был экспериментатор и философ в одном лице. Когда я с ним познакомился, он работал над одним произведением, на которое до сих пор ссылаются некоторые философы. Он хотел распространить взгляд Дидро на естественные науки.
— Вы хотите сказать, что мы должны учитывать последние открытия в биологии, физике и астрономии? Что с тех пор, как были написаны «Сон Д'Аламбера» и «Письмо о слепых в назидание зрячим», философы потеряли ориентиры, которыми так легко пользовался Дидро?
— Я только в общих чертах понял работы Франца. В своей последней работе «Похвала чувствам» он анализирует не только зрение, слух, осязание и вкус, но и электрическое ощущение, ощущение жары, холода, голода, жажды, гидрометрические ощущения пчел, гироскопический компас мух…
— Давайте-ка ближе к делу. Излишние подробности только утомляют мозг. Перейдем к фактам. Итак, что представлял собой Франц? — спрашивает Следователь.
— Я несколько раз встречался с ним. Это замкнутый человек, одинокий, любитель загадок природы. Я пережил вместе с ним очень любопытные моменты. Он пригласил меня в мир Алисы. Из окон его квартиры в Гамбурге можно было следить за огромными, ярко освещенными кораблями. Он не считал себя писателем. «Почему вы хотите засунуть всех нас в одну корзину? — спросил он меня при первой встрече. — Для чего нужна эта книга о таких разных людях, как мы? Вы называете ее обобщающей? Это совершенно бессмысленно!» Но после того как я объяснил ему свою цель, он согласился мне помогать и мы даже подружились. Мне нравилась его грусть… его меланхолия… Однако смотрите, уже светает! Думаю, нам пора расстаться. Мне еще нужно почитать рукописи.