Загадка 37 года (сборник)

Когда же мог возникнуть заговор с целью отстранения от власти группы Сталина? Скорее всего, в 1931–1932 годах. Вполне возможно, ибо именно тогда разногласия в партии достигли своего очередного пика: «дела» Слепкова («школа Бухарина»), Сырцова-Ломинадзе, «право-левой» организации Стэна, группы Рютина, высылка за связь с последней в Минусинск и Томск Зиновьева и Каменева. Но все же, скорее всего, тогда возникла еще неясная, не вполне оформившаяся мысль. Заговор как реальность скорее следует отнести к концу 1933 — началу 1934 годов. Как своеобразный отклик на дошедший до Советского Союза призыв Троцкого «убрать Сталина», совершить новую, «политическую» революцию, ликвидировав «термидорианскую сталинистскую бюрократию».

Разумеется, здесь обязательно должно насторожить отсутствие улик. Прямых или косвенных, но неопровержимых. Но следует задуматься, бывают ли вообще в подобных случаях улики. Что это: планы ареста узкого руководства, списки будущего ПБ и правительства, что-либо подобное? Или списки заговорщиков, да еще заверенные их подписями? А может, заготовленные предусмотрительно декларации, декреты, указы для оглашения сразу же после захвата власти? Вряд ли, ибо нормальный заговорщик, готовящий к тому же государственный переворот, сделает все возможное, дабы избежать существования такого рода улик.

Столь же напрасным было бы надеяться найти при обысках у участников заговора, скажем, план Кремля, на котором были бы отмечены квартиры и кабинеты Сталина, Молотова, других, маршруты их обычных прогулок. Этого заговорщикам также не требовалось. И Енукидзе, и Петерсон, жившие и работавшие в Кремле, все это давно знали. Нельзя было ожидать находок улик и любого иного рода, но обязательно раскрывавших преступные замыслы. Если заговорщики не страдают слабоумием, они никогда не доверят бумаге свои планы. Все, абсолютно все будут держать только в голове.

Наконец, еще одна загадка, связанная с «Кремлевским делом» и делом Енукидзе. Почему и то, и другое окружала столь плотная завеса тайны? Почему «Сообщение ЦК» отмечало, что в начале марта нельзя было сказать об истинных причинах отстранения Енукидзе? Почему о двух процессах, завершивших «Кремлевское дело», нигде не сообщалось? Ответ на все эти вопросы может быть один, общий — международная ситуация, связанная с подготовкой Восточного пакта. Необходимость учитывать возможность повторения крайне отрицательной, уже известной по освещению процесса Зиновьева — Каменева оценки западной прессой еще одного, явно политического суда. Особенно в данном случае, когда отсутствовали неоспоримое преступление, и речь в обвинении могла идти лишь о намерениях, хотя и преступных. Учитывать следовало и то, что даже краткое сообщение о раскрытии заговора во главе с секретарем ЦИК СССР неизбежно дискредитировало бы именно тот самый орган советской власти, которому и предстояло официально подписывать будущий договор о создании Восточного пакта. И еще то, что ни в коем случае, даже неясным намеком нельзя было упоминать о причастности к заговору руководства комендатурой Кремля, что в условиях подготовки оборонительного договора бросило бы тень на всю РККА. Кто же станет заключать военный договор с правительством, против которого собирается выступить его же армия?

Не только в начале марта 1935 года, но и почти всю весну абсолютно все приходилось подчинять интересам внешней политики. От визита в Москву Антони Идена, проходившего 28–29 марта вплоть до подписания советско-французского и советско-чехословацкого договоров, 2 и 16 мая соответственно. В силу этого о сути «Кремлевского дела», его истинной подоплеке не должен был знать никто. Даже Ежов, надзиравший за следствием как председатель КПК, готовивший о нем доклад для Пленума ЦК. Обо всем знали, принимая соответствующие решения, лишь несколько человек — Сталин, Молотов, Ворошилов, возможно еще и Каганович.

Наконец, последний вопрос. Почему же заговорщики, которым, по их собственным признаниям, достаточно было всего пятнадцати — двадцати исполнителей, спокойно и хладнокровно выжидали, так и не осуществив задуманного? Скорее всего, для отстранения группы Сталина они нуждались в достаточно веском предлоге. Таком, который был бы понят населением, одобрен и поддержан наиболее активной частью партии. Например, подписанием протокола о намерении заключить Восточный пакт, что намечалось на начало декабря.

При такой реконструкции событий становится понятным и поведение Сталина. Стремясь, прежде всего, к установлению всех действительно причастных к заговору, он не торопил НКВД. Согласился, для начала, ограничиться устранением Енукидзе и Петерсона под любым благовидным предлогом из Кремля, а затем всячески оттягивал процесс, ибо не довольствовался результатами следствия. После же июньского Пленума Сталин осознал, что дело зашло слишком далеко.