— Генеральный прокурор связался с несколькими министерствами, хм… Тот политический вопрос… определенных показаний на это нет. Но ему кажется, что было бы лучше передать это в Государственную безопасность, установить контакт с его коллегой там, в Маастрихте. Он решительно против каких-нибудь отношений с немцами и… никаких доказательств, хм?..
Последовала новая долгая пауза.
— Так вот, Самсон, я не очень-то в восторге от этого, вы улавливаете, хм?.. Этот народ из Государственной безопасности, они очень суетливы, вы знаете, они будут лезть в наши дела. Корпоративный дух, Самсон, вы ведь понимаете. Кроме того, на меня произвел хорошее впечатление рапорт этого парня. Я предложил компромисс, который прокурор одобряет. Может оказаться хорошим решением, хм?.. Скажем так… вы проинструктируете вашего молодого человека, да, пусть побеседует с людьми из Госбезопасности; проинформирует их, так сказать, чтобы держать в курсе. Но я бы хотел, чтобы он продолжал заниматься этим делом. Аполлолаан в нашем ведении, Самсон, хм?.. Но если дальнейшее расследование покажет, что это, увы, носит политический характер, досье должно быть передано в канцелярию Генерального прокурора в Маастрихте, хм… Без всяких дальнейших рассуждений, — добавил он неожиданно резко. — Вы меня поняли, Самсон, хм?..
— Да.
— Прекрасно. Если возникнут особые обстоятельства, разрешите ему поездку в Дюссельдорф. Никаких лишних расходов. Город Амстердам не может себе позволить жарить каштаны для Венло, ха, ха, ха. Хм…
Довольный этой фразой, он стал приветливее.
— Очень хорошо, очень хорошо. Так, договорились, Самсон, вы проинструктируете вашего молодого человека в том, что я считаю целесообразным. Хороший рапорт; убедительная аргументация, да.
Пока продолжалась вся эта осторожная, осмотрительная чепуха, которая заворожила бы ван дер Валька, он беседовал со своим знакомым. Шарль ван Дейссель был торговцев картинами на Сингели. Ван дер Вальк однажды зашел к нему, чтобы спросить о двух картинах Рембрандта, которые он считал подделками. И они действительно оказались подделками. Шарль объяснил почему, объяснил языком, который показался ему забавным. Они понравились друг другу. А Шарля тоже позабавила простая, очень скромная манера, с которой тот попросил его: «Научите меня чему-нибудь о картинах».
— Привет, Шарль. Надеюсь, у вас найдется для меня десять минут?
— Привет, хитрый подонок. Опять явились пожинать плоды моих знаний. Я уже вижу это по вашим глазам, лицемер.
— Да, конечно, но учтите, что вас это тоже может заинтересовать.
— Неужели же вы нашли для меня, наконец, какие-нибудь хорошенькие порнографические офорты? Есть один бельгиец, который на них специализируется. Вроде Верте, очень забавно. Как поживает Арлетт? Вы знаете, у меня есть прекрасная теория, что хорошая еда сильно способствует улучшению умственного процесса. Вы являетесь превосходным примером. Вы были бы куда глупее, если б не были женаты на Арлетт. Она — одна из четырех женщин в Голландии, которые умеют готовить.
Шарль всегда так разговаривал. Ему была присуща любовь к энергичным жестам и звонкой фразе. Больше всего он любил разговоры, второе место занимала еда. Он бывал у ван дер Валька дома и был очень предан Арлетт.
— Совершенно справедливо, — сказал ван дер Вальк невинным голосом. Он порылся в портфеле, ища фотографии. — Скажите мне, Шарль, может ли это быть подлинным Брейтнером?
Торговец начал рассматривать снимок, принес лупу.
— Возможно. Даже если и нет, это — довольно милая картинка. Я бы хотел ее посмотреть. Если она неизвестна, — а я ее не знаю, — и она подлинная, хотелось бы выяснить, откуда она взялась. Мне придется сначала поискать в справочниках. Кому она принадлежит? Надо прежде всего узнать ее историю.
— В этом-то все дело. Владелец умер. Надеюсь, что если мне удастся узнать что-нибудь о картине, это больше расскажет мне о нем.
— Ну, а можно мне посмотреть ее?
— Я могу это устроить.
Шарль был взволнован, когда увидел картину. Он оглядывал комнату зачарованным взглядом.
— Прелестная вещь, прелестная! Совершено невероятно, как она сюда попала? Похоже, этому человеку нравились виды Амстердама, но каким образом, черт побери, добыл он эту картину? Все остальное здесь — просто халтура; ну, для акварелей такого типа это неплохо. Я продаю и похуже. У него был наметанный глаз. Но ничего похожего на эту. Это не только подлинник, в ней все напряженное ощущение Брейтнером города. Посмотрите на нее, чистая сущность, живет и дышит воздухом Амстердама восьмидесятых годов. Присягнуть на суде, я бы, пожалуй, не мог, но ставлю под заклад шляпу, что это — подлинник. Знаете, я думаю, что смог бы подцепить на нее Рейхсмузеум; не устоят они перед хорошим Брейтнером!
— Сколько она может стоить?