Загадка белого «Мерседеса»

Случай представился ему во время праздника; был жаркий, залитый солнцем день. Контора была закрыта; боксы для ремонта и обслуживания замерли, но кафе работало; Люсьена присматривала за бензоколонками. Старик Эрве был слишком стар и медлителен, чтобы справляться теперь в одиночку, а мальчишка Филипп был слишком ненадежен. Бернар сам гонял фургон и приволок здоровенный «бьюик» — ему чуть не вывернули руку, уговаривая произвести срочный ремонт. В свободные минуты он помогал Люсьене заливать бензин, продавать дорожные карты, ледяную кока-колу, солнечные очки, указывать дорогу и снимать давление в покрышках. Они не могли сделать перерыв даже для того, чтобы поесть; они заглатывали сэндвичи стоя и прихлебывали белое вино из бутылок, которые он припрятал в холодильнике. К тому времени, когда немного ослаб поток машин и рабочий вечерней смены пришел, как обычно, они проработали двенадцать часов подряд, без передышки.

Ныли все мышцы, он весь взмок, глаза резало от пыли, усталости и капель соленого пота. Он нагибался вперед и назад, чтобы избавиться от судороги в спине. Она сортировала купюры, скопившиеся в кассе. Скрепив резинкой толстую грязную пачку, Люсьена протянула ее ему.

— Я задержала сальдо, но Джонни еще не проверил.

— Проверит, не беспокойтесь. — Он выудил из пачки три или четыре стофранковых бумажки и сунул их, прихлопнув, в ее ладонь. — Это дополнительно, детка. Вы действительно поработали сегодня. Поэтому, мы спишем их прежде, чем их сочтут, без налога.

— Благодарю.

Он видел, что она польщена его похвалой.

— Мы заслужили стакан пива, я полагаю. Или сперва душ?

— Душ. Я сама себе противна.

— Ладно, приходите в контору, когда будете готовы.

Она счастливо улыбалась, проходя через дверь, в бумажных брюках и пляжной рубашке; влажные волосы еще прилипали к шее. Она зевнула, показав ослепительные зубы пантеры. Он разлил пиво.

— Я привык к этому — господи, мне-то уж пора привыкнуть, — но сегодня нас здорово измочалили. В эти праздники требуются шесть пар рук.

— Вот теперь я в полном порядке. — Она отпила полстакана и с удовольствием пошевелила пальцами ног.

— Собираетесь пойти домой и что-нибудь приготовить поесть? — спросил он, доливая стакан.

Она выпила, вздохнула и выразила на лице отвращение к подобной идее:

— Холодное мясо и салат, когда могу подвигнуть себя на это.

— Что вы делаете, когда вы дома? Слушаете радио, пластинки?

— У меня нет ни радио, ни пластинок. Читаю, обычно.

— Картофельный салат — изрядная мерзость после такого дня. Мало радости.

— Переживу.

— О, не думайте, что я живу намного лучше. Но у меня есть идея. Давайте, не переодеваясь, возьмем машину и поедем подышать свежим воздухом, хоть разок сами. Почему другие получают все удовольствия? Мы сможем поесть позже, где-нибудь на побережье, может быть.

Она взглянула на него, неопределенно улыбаясь, почти выражая согласие. От усталости у нее были синяки под глазами.

— Это мысль. Свежий воздух был бы приятен. А что потом?

Ее глаза рассеянно остановились на его лице, на его глазах.

— О, я не знаю. Не будем гадать. Казино сейчас слишком забиты, там неудобно. Придумаю, куда пойти, и выклянчу у них столик. Поедем, куда глаза глядят, а по пути придумаем. Я слишком сейчас устал, чтоб думать.

Наступило молчание. Она все еще изучала его, но уже не так рассеянно.

— Бернар, вы спеклись, — заявила она внезапно.

— А?

— Спеклись. Ваши глаза стали совсем влажными. Могу сообщить вам весь репертуар, я его знаю. Поесть моллюсков на побережье — это быстро восстанавливает силы. Но моллюски вызывают жажду, а потому — побольше этого хорошего белого вина, ведь оно и вправду совсем не крепкое. Затем снова в путь, потому что темнота, и фонари так красивы, и свежий воздух прогонит сонливость. Гнать надо очень быстро — сто пятьдесят в час делают девушку совершенно резиновой. Потом — деревенский отель, где вас знают и устроят нас, ведь уже слишком поздно и слишком хлопотно добираться до города.

«Откуда она знает? Мистика». — Но он продолжал игру:

— Может, лучше подождем и увидим?

— Ваши глаза совсем влажные, — повторила она.

Он не знал, что сказать. Встал, чтобы скрыть неловкость и помешать ей смотреть ему в глаза.

— Еще пива? — Она покачала головой, все еще держа в руках пустой стакан, забыв о нем. — А я выпью.

Он опорожнил стакан. Пиво шипело и бродило у него в голове. Он не знал, как спасти положение и довести игру до конца. Она нарушила притворство, он должен быть также искренен. Он наклонился к ней и оперся о ручку кресла, туманно улыбаясь:

— Вы — одна на миллион, Люси.

Звон бокала по краю стола; ее рука взметнулась вверх и ужалила его. Его реакция была слишком медленной и неуверенной, как будто он раздумывал, что делать. Боль но едва ли он ее чувствовал. Ощущение влаги на челюсти заставило его приложиться к ней рукою. Что вызывало ужас — так это ее лицо; ее глаза смотрели на него, как холодное дуло пистолета. Он вытер челюсть рукой и смотрел глупо, обливаясь кровью.

— Вы порезали мне лицо.

— Да. — Все еще держа стакан, словно кинжал. — Вы хотели меня съесть.