Загадка Белой Леди

И тогда застонал, обхватив руками голову герцог Эудо, не уберегший дочь лучшего своего друга, заплакала добросердечная Хадевийк об еще одной жертве страшной заразы, стиснул перила грозный Барюэль, закрыл лицо руками от подобной несправедливости добрый Танхельм и прикусил губы прекрасный Монсорд, которому не суждено было больше наслаждаться прелестями графини Алеччо. И только Блумардина стояла неподвижно и молча, чувствуя, как немеет ее рука от железных пальцев зеленого монаха и душа отлетает в серое небо печальной, но свободной птицей-кречетом.

А спустя четверть часа, выполняя требование отца Лоско, рыжекудрую Блумардину заперли в отдаленных покоях замка Массенгаузен, не дав ни служанки, ни мягкой постели, ни лютни, ни шелка для вышивания. Слышала она, как где-то далеко по-прежнему раздаются музыка и песни, обоняла горький запах серных факелов, ела протертую с чесноком чечевицу и каждый день терпела появление отца Лоско.

Зеленой тенью далеких болот вставал он у дверей и, протянув ей распятие, требовал признания.

– Я невиновна в смерти графини, – твердила Блумардина, рассыпая по голому полу спутавшиеся кудри. – Я невиновна.

И тогда отец Лоско начинал говорить ей о том, как наслаждаются рыцари и Хадевийк, как цветет амариллис в лугах над рекою, как скоро закончится страшная болезнь, власти которой положен предел в сорок дней, – и какая прекрасная жизнь начнется тогда для всех. Для всех, кроме нее, нераскаявшейся грешницы и вечной затворницы.

Мочила слезами рваную рубашку Блумардина, но все так же твердила только одно:

– Я невиновна, святой отец. Я невиновна.

Тогда однажды в неурочный час, когда Блумардина спала крепким сном, отпер дверь зеленый монах и толкнул в ее комнату маркиза Монсорда с глазами ясными, словно фиалки в весеннем лесу.

И долго говорил ей Монсорд о любви, сплетая золотые сети и шелковые силки, долго целовал кончики пальцев, и сдавалось бедное сердце Блумардины, но когда сквозь серую пелену дыма робко просочились первые лучи зари, он увидел, как исхудала несчастная Блумардина, какими серыми стали ее щеки, какими тусклыми косы, и отступил в отвращении, и застучал кулаками в запертую дверь.

А когда он ушел, поняла Блумардина, что больше не нужен ей мудрый корень аконит и никогда уже не потребуется. И впервые не с торжеством, а с сожалением вспомнила черную западную рощу.