Загадка Бомарше

– Какая глупость… – Его голос звучал как-то тускло. – Королева Франции давно в могиле. И вы помогли отправить ее туда.

И тут гражданин Фуше с неожиданной прытью бросился к занавеси, откинул ее… Столб густой пыли стал его добычей и голая стена за занавесью – изуродованная стена со следами разрушенного камина.

Фуше стоял у стены, отряхиваясь.

Бомарше, чихая, поднялся и заботливо опустил вишневую портьеру. Потом произнес:

– Забавный финал нашего разговора.

– Я не сумасшедший, – растерянно прошептал Фуше.

– Я в этом уверен.

– Но там… там была…

– Никому не говорите об этом. Иначе они не будут в этом уверены. До свидания, гражданин Фуше.

Фуше уже взял себя в руки: прежняя улыбка на тонких губах.

– Прощайте, гражданин Бомарше. У вас действительно была завидная жизнь. Надеюсь, и смерть будет не хуже.

– «Надеюсь, и смерть будет не хуже»… Браво! Знаете, что такое банальная, но удачная реплика? Это когда оба говорят об одном, а думают совсем о разном. Что и выясняется, – Бомарше засмеялся, – но только в финале.

Первый акт последней пьесы Бомарше Парад персонажей

Гражданин Фуше уехал.

Единственные часы, сохранившиеся после «того погрома», долго били двенадцать. Бомарше слушал. С последним ударом он что-то вспомнил.

– Лекарство… забыл принять… – Он расхохотался. – Когда везли на казнь королеву, палач посоветовал ей одеться потеплее. Она сказала: «Вы боитесь, что я простужусь?» Но самое смешное: кажется, я принял лекарство… Простые действия исчезают из памяти. Вчера никак не мог вспомнить, отправил ли я деньги сестре. И обычные слова… это самое мерзкое… забываешь. Впрочем, уже можно все в прошедшем времени… И этот полдень, и эти мысли, и все глупые заботы… ком забот – все не нужно. Более ничего не нужно… Я свободен… Я думал, что пьеса – это много действующих лиц. Нет, самая интересная пьеса – это ты один… Этот итальянец Казанова как-то сказал мне: «Напишите пьесу – человек сидит на горшке… и тысячи забот и возвышенных мыслей… а он на горшке…» Я видел его… десять лет назад. Десять лет – и как вчера… Старость – как революция… Неправдоподобно быстро бежит время… Я устал… Устал. И тем не менее пора готовить Театр.

Он встал, повернул грязноватые стулья из Трианона к вишневой занавеси. Вольтеровское кресло передвинул к комоду, на котором лежали шпаги и пистолеты.

После чего сел в кресло и стал ждать…

«Как уходил последний полдень». В час пополудни вернулся Фигаро. Он молча принес утренний кофе.

– Ну и что ты там делал, убийца?

– Сидел.

– В камере?

– Нет, в приемной на стуле.

– У тебя такая важная физиономия, будто тебя пытали.

– Вас ожидают.

– Пришел?

– Пришел.

– Зови, убийца… Ты хоть понимаешь юмор – последний Фигаро убьет своего создателя… Какова шутка?

Фигаро молча глядел на Бомарше.

– Ну хорошо, зови.

Граф Ферзен вошел в комнату.

Бомарше – сплошная улыбка – оглядел графа.

«Темный фрак, положенный в былые времена революции… Не хочет обращать на себя внимания. Глупец! Все так изменилось в Париже. И скромная одежда на этаком барине, пахнущем дорогим одеколоном и в дорогом шейном платке… Ах, мой друг, вы и перстень, стоящий целое состояние, забыли снять! Но как же снять – это ведь наверняка ее подарок… Нет, сразу обращает на себя внимание сей господин. И голова – гордая, с орлиным носом – на высоком теле торчит… при таком росте одиноко бедной голове парить над прохожими… одни облака вокруг. Одиночество очень высоких людей.. И Антуанетта, маленькая красотка, нежный плющ вокруг дуба… маленькие холеные ручки… ее губы… Все это, друг мой, я испытал сегодня ночью. Тело Антуанетты в моей постели… тело другой…»

После недолгого молчания Бомарше обрушил на пришедшего поток обычных театральных восклицаний:

– Дорогой граф! Сколько лет! Простите, что принимаю вас в спальне. Маленький островок уюта, этакая лодка Ноя… Гостиная, столовая и прочие тридцать комнат совершенно разрушены потопом революции, да-с… И сложное финансовое положение не позволяет, увы, предпринять необходимые меры. Но я привык… Когда-то я верил, что для счастья необходим дворец, а теперь вот счастлив в единственной комнате, ибо знаю: всех нас ждет последнее самое долгое счастье в комнате не более чем в пару метров…

Ферзен не слушал – он уже увидел те стулья. И не мог оторвать от них глаз.

Бомарше продолжал искриться улыбками – само дружелюбие:

– Эти стулья в полном вашем распоряжении. Присаживайтесь, граф, поудобнее. Вы ведь не раз на них сиживали. Боже мой, все это было не так давно… и так давно… Другая жизнь, другая жизнь…

– Я просил через вашего слугу уступить их мне, – сказал граф. Он ненавидел этого тучного человека, его постоянную улыбку, точнее – постоянную насмешку.