Загадка Бомарше

– Вечером экипаж подвез меня к Трианону, – начал Бомарше. – Швейцарский гвардеец провел меня в павильон. Я обожал этот парк, который создала маленькая богиня: сады, куда свезли деревья со всего мира, голландские хижины, где она и все «наши» играли в идиллию, сочиненную господином Руссо, которого они не читали… Как-то она сама простодушно сказала «Я не читаю книг». А там, за стенами Трианона, – глухие, нищие деревни… Но что удивительно: я был в Трианоне вскоре после того, как восставшая толпа увезла в Париж королевскую семью. Еще ничего не было разрушено, но Трианон… стал мертв. Оказалось, что это всего лишь унылый маленький дворец с парком не самого хорошего вкуса. Ибо это была декорация, которую оживляла одна актриса, игравшая на природной сцене среди деревьев и воды. Она и делала Трианон божественным… Однако явление шестое: Бомарше и королева. Нам накрыли в павильоне. На камине стояли два бокала дивной красоты. Я тотчас понял: она отлила их по форме своей груди – ибо хорошо изучил грудь мадемуазель де О.

Эта фраза развеселила мадемуазель:

– Надо же, мои груди стояли во дворце!

– Милая, веселитесь потом, а сейчас читайте текст королевы!

– «Ну, подавайте ваш секрет, Бомарше».

– «Итак, Ваше Величество… Впрочем, секрета особого нет».

– «Нет? А чего же я дожидаюсь?»

– «Я просто пришел предупредить вас».

– «Надеюсь, не о серьезном? С меня, достаточно серьезных писем, которые ежедневно пишет моя любимая мать…»

– «И все же я обязан предупредить вас о серьезном».

– «Мой любимый драматург! О серьезном я говорю с королем, и то очень редко. С вами же я хочу говорить о сцене… Вы не льстили мне, когда говорили, что я неплохо играю?»

– «Клянусь, вы лучшая Розина на свете».

– «Тогда вы должны мне немедленно помочь. Вначале я выхожу в светленьком желтеньком платьице… такой цвет нынче моден, в обществе его называют «цвет как и наследника». Но мадам Бертен принесла вчера сиреневое, совершенно божественное, и тоже для первой сцены. А желтенькое я терять не хочу… Мой дорогой, любимый драматург, придумайте, сочините еще одну сцену для желтенького платьица…»

– «И все-таки, Ваше Величество, я должен… я обязан вам сказать…» – Бомарше остановился и обратился к Ферзену: – И вот на этой реплике вошли вы, граф. Вошли без доклада, как член семьи. Она вас не видела и, все смеясь, смотрела на меня. Но вы… С какой невыразимой гадливостью вы взглянули на меня! И тут наконец она увидела вас и тотчас торопливо встала из-за стола, очаровательно покраснела и выжидающе глянула на меня: когда же я откланяюсь? Когда же она останется с вами?.. «Хорошо, Ваше Величество, я подумаю, как сделать разнообразнее вашу роль. Само это предложение – большая честь для меня».

И Бомарше с необычайной грацией показал, как он откланялся, метя землю воображаемой шляпой.

Мадемуазель де О. продолжила читать текст королевы:

– «Этот Бомарше очень мил, но уж очень говорлив».

– Вы пропустили ремарку, – отметил Бомарше.

– «Ремарка: с усталым пренебрежением».

– Граф, теперь ваш текст. Надеюсь, вы помните ваши первые слова? Я их услышал, уже уходя, в дверях.

– Не только помню, но с удовольствием их повторю: «Я не могу понять Ваше Величество. Мало того, что вы играете пьесу этого подозрительного типа, который убил в Испании человека, любившего его сестру… о котором говорят, что он отравил собственных жен, что он тайно писал пасквили на вас и короля и пытался продать их вашей же матушке, и, наконец, сидел в тюрьмах…»

– Заметьте, за каждое из этих слов я должен был вызвать вас на дуэль и, поверьте, убить. Но я не сделал этого. Знаете почему? Слишком много страсти. Вы, граф, ревновали к жалкому бумагомараке. И она именно так и поняла… и повела себя, как положено… Мадемуазель, выполняйте ремарку.

– Охотно.

Она подошла к графу и, усмехнувшись, внезапно хищно поцеловала его, впиваясь в рот. И бедный граф опять ответил на поцелуй. И опять запоздало оттолкнул хохочущую мадемуазель.

– Вот за этим окончанием сцены я наблюдал уже из-за деревьев. И успел услышать последнюю примирительную реплику.

– «Ну хорошо, хорошо… если вам неприятно, я более не приму наедине этого господина дурного тона», – прочла мадемуазель.

– И все-таки я решился завтра же ей все рассказать… Но в тот вечер я поехал на маскарад в Опера. Я обожал маскарады – здесь под масками все были равны: и прелестная кокотка, и герцогиня… Пробиваясь сквозь толпу масок, я увидел мадемуазель де О. Она кружилась в безумном танце с высоким «пиратом». Я подкрался сзади, обнял ее и прошептал то, что мечтал сказать совсем другой: «Хочу впиваться губами в губы, сойти от этого с ума… Каким было бы счастьем, если б я мог в охватившем меня бешенстве сожрать вас живьем… не отрывать никогда своих губ от ваших…»

Она обернулась… и я услышал гневный голос королевы: «Вы сошли с ума, Бомарше! Да как вы смеете!»