Загадка да Винчи, или В начале было тело

В огромной гостиной почти темно. В этом полумраке, к которому примешан сигаретный дым и индийская музыка, прохаживаются многочисленные гости. Только самая изысканная публика.

На вечеринках, которые Бьянка устраивает на вилле своего отца, всегда много гостей. Так же как турецких ковров, гобеленов, картин, старинной мебели и других подлинных предметов роскоши.

Приглашенные с напитками в хрустальных бокалах сидят на полу или прохаживаются. Они ведут себя так, как нужно, они как будто сконструированы по одному шаблону. Они похожи на продукты передовой индустрии севера страны, которая получает постоянные и значительные денежные вливания. Эти счастливчики, в своих двубортных пиджаках, дорогих рубашках, галстуках, тщательно причесанные (но не коротко подстриженные, как это было принято раньше), являются частью экономического чуда.

В этом обществе довольно забавно бывает оказаться в секторе хозяина дома. В этот раз группа, которую он собрал вокруг себя, беседует между любителями киноиндустрии и строительными магнатами. Компания интеллектуалов и гуманистов, творцов вообще, интересующихся всем подряд, в эту ночь внемлет и охотно поддается чарам умствований психоаналитиков и психиатров, которые агрессивны, умеют вести полемику и к тому же довольно многочисленны, так как Бьянка притащила всех с какого-то конгресса. Я обмениваюсь приветствиями и скоро замечаю, что один из гостей находится в центре всеобщего внимания. Это определенно гвоздь программы.

Кто-то указывает мне на него пальцем, полушепотом делая какие-то комментарии, затем то же самое повторяет еще одна женщина, попутно слегка задев рукой мое лицо, и в конце концов я вижу человека, сидящего в прозрачном пластмассовом кресле и освещенного красноватым светом лампы, расположенной за его спиной.

Он спокойно сидит со стаканом виски, а свободную руку ему жмет один поэт-толстяк, который что-то шепчет на ухо другому поэту.

У второго поэта плохое зрение, и он силится в потемках разглядеть через очки важного гостя. Эта значительная персона — рабочий в свитере, как у велосипедистов, и он, кажется, чувствует себя здесь вполне в своей тарелке.

Наверно, он отказался прийти сюда в белом халате, который носит на фабрике.

Кто-то из стоящих рядом людей поясняет мне, что этот человек занимается серьезной работой, он не подрабатывает на заводе, у него полный рабочий день.

Похоже на правду, — размышляю я, — возможно, он и не пришел бы сюда сегодня: завтра воскресенье, и у него будет возможность отоспаться.

Он работает в индустрии не такой настоящей, как, например, производство рельсов, но тоже вполне серьезной. Речь идет о спутниковой промышленности. Они, правда, делают только отдельные части двигателей, но конкуренция в этой области не менее жесткая, чем классовая борьба тех, кто их производит. Рабочие отстаивают свои права, устраивают забастовки, спорят о преимуществах и недостатках сдельной оплаты и оклада… Все, о чем он рассказывает, совпадает с тем, что пишут о пролетариях в газетах. Беспомощностью этих маленьких людей бессовестно пользуются за завесой фабричного дыма, в пелене тумана, который скрывает могучее сердце промышленности.

И рабочий, почетный гость на вилле отца Бьянки, тоже живет в грудной клетке, в которой заключено это сердце.

Он порождение сурового бога. Глядя на него, понимаешь, что это высококвалифицированный рабочий, действительно знающий свое дело, он принадлежит к профессионалам, а не к древнему, как аристократический род, слою люмпенов.

Кто-то из гостей, кого я не знаю, говорит мне, что он к тому же еще и разбирается в политике.

Другой незнакомец добавляет, что он католик, но придерживается ультралевых взглядов, много читает и участвует в профсоюзном движении, и считает, что нам не угрожает революция, так как вопрос собственности на средства производства уже давно не является одним из острых.

Кто-то из приглашенных напрямую задал ему вопрос об этом.

«На мой взгляд, насильственный захват власти силами альянса рабочих, мелкой буржуазии, среднего класса и служащих инфраструктуры является маловероятным».

Я с трудом пробираюсь поближе и вижу, что у его ног сидит одна новомодная художница и смотрит на него тупо и умильно. У нее по щекам текут слезы. Рабочий ставит на пол свой стакан и пожимает мне руку.

Другую руку ему по-прежнему жмет поэт.

Я внимательно разглядываю его: мне интересно, из какого он теста.

Он напоминает актеров, которые исполняют в кино роли рабочих.

Вечно проклятые, горделивые и невинные, запугиваемые из поколения в поколение бедняки, теперь они вдобавок ко всему почитаемы и боготворимы.

Заветная столица, в которой может найти работу и средства к существованию даже тот, у кого нет никаких способностей. Теперь в Вечном городе можно к тому же обрести все удобства жизни и вполне солидный достаток.

Мне становится неприятно, и я решаю уйти. Действительно трудно представить, что вот такие сформированные столичной жизнью рабочие, как этот незнакомый мне человек, попивающий виски, возьмут власть в свои руки.