Загадка фарфоровой балерины

Они уже стояли посреди гостиной. Зазвучала музыка. Что-то плавное, нежное. Это Ник играл на стоявшем у окна пианино. Настя, не мигая, смотрела на юношу. А потом, подчиняясь некому толчку, девушка поднялась на мысочки и засеменила по комнате, красиво расправив плечи и разведя руки. Прогиб, арабеск… Опомнилась Настя, когда по спине волной прошли горячие пальцы. Артем… Под его рукой она прогнулась лозой. Еще шаг, поворот. Она уперлась взглядом в его губы, в движении прошлась бюстом по его груди. Грубо, даже почти больно. Он навис над ней коршуном. Сердце трепыхалось, как птичка в когтях пернатого хищника. Снова поворот, а потом полет, парение… Артем поднял ее высоко над полом и над всеми присутствующими. Зрители затаили дыхание, задрав головы.

Когда ноги снова коснулись земли, Настя уловила гулкую пульсацию в висках. Щеки горели. Не сразу получилось выровнять дыхание. И покинуть сильные руки, все еще держащие ее за талию.

– Ничего себе, – восторженно выдохнул кто-то.

Все так быстро завершилось… Сколько длился их танец? Минуту или чуть больше? Анастасия понятия не имела.

Раздались одиночные аплодисменты, а потом хлопали уже все. Настя чувствовала себя такой же прекрасной, как Татьяна в образе Гаянэ. Всепоглощающий, упоительный восторг, который она ощущала после своего исполнения и аплодисментов, на миг подарил ей уверенность, что вот оно, дело ее жизни – балет! Вдруг именно для него она создана? Но так бы и не узнала об этом, не окажись тут. Не помня себя от волнения, девушка поклонилась.

Лишь недовольная физиономия парня в косухе говорила о том, что он ожидал иного. Хотел выставить Артема на посмешище, но не вышло.

Уже знакомые ей исполнители снова вышли на публику. Ник опустился на стул, взял в руки гитару, а Алена встала рядом. Зазвучали аккорды одной из красивейших композиций советского кино. Ребята собирались дуэтом исполнить песню из кинофильма «Москва слезам не верит»5.

«– Что происходит на свете? – А просто зима»… Некоторые гости разбились на пары и стали танцевать. Кто-то выключил свет, оставив лишь свечи на подоконнике и на журнальном столе.

«– Что же за всем этим будет? – А будет январь». Настя посмотрела в сторону Артема. То ли романтичность момента так на нее повлияла, то ли их короткая импровизация, во время которой он к ней не просто прикоснулся, а взял на руки, поднял над полом. Но сейчас Мартовицкий показался ей самым красивым мужчиной на земле. Только его уже тянула танцевать Алиса…

Леша, хозяин квартирника, пригласил ее саму. Настя, кружась в танце, постоянно поглядывала на Артема. Но когда их взгляды встретились, она тотчас испуганно отвернулась.

«– Что же из этого следует? – Следует жить»… Вроде давно знакомая, уже заезженная песня. Но сейчас Настя слышала и понимала ее как-то по-новому. Теперь она всегда будет ассоциироваться с этой странной ночью и Мартовицким! Обида на него растворилась без следа. Недоверие и настороженность притупились. Появилась даже какая-то иллюзия легкой влюбленности…

«…Так разрешите же в честь новогоднего бала руку на танец, сударыня, вам предложить!»

Душа парила где-то высоко, захлебываясь от счастья и восторга. Все было великолепно, все люди вокруг – добрыми, счастливыми и такими родными. Анастасия улыбнулась своим мыслям. А ведь ни глотка пива не сделала, но ощущение было поистине пьянящим. И хотя Настя понимала, что все это лопнет, как мыльный пузырь, с наступлением утра, но сейчас она упивалась каждой секундой происходящего.

«Месяц – серебряный, шар со свечою внутри

и карнавальные маски – по кругу, по кругу.

Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,

и – раз-два-три, раз-два-три,

раз-два-три, раз-два-три!..»

Утром назад ехали в молчании. Девушка не могла понять, доволен Артем ее танцем или нет. Переживала, что сделала что-то не так. Потому что он ни разу не улыбнулся и не перекинулся с ней ни одной фразой. Только когда пришло время уезжать, подошел и коротко сказал:

– Пошли.

Поскольку их путь лежал почти через весь город, полная тишина вскоре начала Анастасию тяготить.

– Все нормально? – спросила она. – Ты не надорвался?

Явный подкол, ну и пусть. Все же он это заслужил.

– Нет, – хмуро буркнул Мартовицкий.

Помолчав еще какое-то время, он, наконец, выдал:

– Что это было вообще?

– Ты о чем?

– О твоем исполнении. Это откуда?

– Импровизация.

– Знаешь, это была ужасная импровизация, – бросил он.

– Танцевал бы один.

– В балете мужчина второстепенен, он просто аккомпанирует женщине.

Она ничего не ответила. Мнение Артема на счет ее танца меньше всего волновало сейчас Анастасию. Ей аплодировали, ею восхищались. Значит, она смогла!