Чтобы не прослыть мизантропом, я должен бы со всей неистовостью хвалить народ, или, как его сейчас стали называть, народонаселение, его ум, бесстрашие, доброту, самоотверженность, мужество, его незабвенное прошлое, его славу. Прошлое же невозвратимо. Реально человеку принадлежит только настоящее. И все-таки порой я испытываю тихую радость, вспоминая тебя, милая моя Россия. И все, что было связано с нашей молодостью и тобой после великой войны. За последние пятнадцать лет мою родину «благочестивые демократы» предали и продали три раза, извратив добрые истины, растлив молодежь, разрушив школы, превратив детские сады в пустыри, а голодные города в туберкулезные очаги; в стране миллионы потерявших свою профессию, миллионы беспризорных, полчища проституток, насильников, грабителей, убийц… и миллионы доверчивых «наивняков»… Боже милостивый, не сделай их большими простофилями, чем они есть! За пятнадцать лет в России возник новый вид обывателя, новая его ветвь, давно взращенная в разных формах и вариантах на земле Соединенных Штатов. То есть человек тонет, захлебывается в заботах, в долгах жестокой денежной повседневности, в фантазиях о вкусном куске, комфорте и удовольствии; и его охватывает дрожь, окатывает холодным потом, когда мысль то и дело возвращается к пустеющему кошельку. Тогда он ничто. Тогда он отчаяние. Но он заколдован ложной надеждой, внушенной дьявольским лукавством властей.
Главное: мне не сегодня стало ясно, что у нас отобрали то, что мы сами отдали, что поменявшие кожу растворены в покорности, не способны к самозащите. Нет, не благоразумие, а малодушие и слабость околдовывают нас мазохистским рабством. Нас истязают ложью и пошлостью, унижают, грабят, произнося медовые слова о демократии, а мы, бедные, вконец отупевшие, самозабвенно шепчем: «Как сладостно быть свободным и не ходить на собрания в домоуправление!»
Впрочем, деятельность нынешнего правительства не может быть подвержена никакому сомнению. Оно, правительство, в поте лица работает на благоденствие, оборону и науку страны, что вызывает радостное уважение россиян и рукоплескания любимых заграничных друзей, желающих нам несокрушимой мощи и процветания. Трудно объяснить, но кто-то, наверное, хорошо знает, почему каким-то скоростным волшебным действом исчез из космического пространства шедевр российской науки — подзвездная станция «Мир», приговоренный к затоплению в безбрежных водах океана; или — как, почему, отчего и каким образом погибла лучшая из мировых подлодок «Курск»; или почему мы так спешно разоружили свою армию и так великодушно пожурили американцев, с достаточной наглостью вышедших из ПРО: «Это ошибка»; и почему с такой услужливостью уменьшаем количество боеголовок; или почему мы отказались от разведывательного комплекса на Кубе и военной базы во Вьетнаме. Однако бравые генералы бодро и твердо объяснили россиянам, что, мол, на доллары, полученные за отданные объекты, мы купим разведывательные спутники и «разные другие вещи» — и все будет в порядке.
«Надейся на лучшее, но рассчитывай на худшее» — должно быть, эта пришедшая мне в голову формула может служить каким-то сомнительным ответом. Но придет ли избавление от несуразных прелестей нашей действительности? В выгребных ямах утонули добродетели, и неистовствует вакханалия так называемого американского кинематографа со своим сексом, умственным развратом, грязным растлением душ, порождающим патологию мысли, уродства факта и слова, поощряющие звериные инстинкты, все способы надругательства и убийств. Как будто мы все разговариваем на кладбище жизни, а лица еще живущих героев напоминают лица людей, которые забыли умереть или умрут через минуту. Так что же основа человеческого существования? Дикие нравы, кровь, насилие, жестокие извращения, страх? Да, это так, и они полностью отравили и разъели американское общество, ревущее о свободе и демократии, как дикие ослы в пустыне. И Россия вступила в неблагополучный и уже ржавеющий XXI век. Официальная демагогия, тошнотворное бесстыдство непристойностей гуляют по нашей земле. Мы знаем, что терпение — замечательное русское качество, но в тумане лжи и умопомрачения как бы забыли, что жизнь человеческая чрезвычайно коротка, чтобы терпеть бесконечно.