Загадка и магия Лили Брик

Напрасно! В этих банальных и пылких романах нет ничего постыдного, а мелькание обожателей без имен и без облика помогает раскрыть новые грани загадочной личности Лили Брик, вызывавшей к себе и безмерную любовь, и безмерную ненависть, но никого — до самой кончины — не оставившей равнодушным.

Еще в гимназии говорили о литературной ее одаренности, друзьям и знакомым родители с гордостью читали школьные сочинения Лилички, в которых явственно ощущались глубокие знания, небанальность мышления и вполне самобытный стиль. Могло ли кому-либо прийти в голову, что эрудицией и самобытностью обладала в топору вовсе не она, а учитель словесности, без памяти влюбленный в нее и выполнявший любую ее прихоть? Он-то и писал те самые сочинения, которые приводили в восторг Лилиных близких.

Поклонники сменяли друг друга, она не успевала их толком запомнить, и годы спустя, ретроспективно восстанавливая в дневниковых записях с обратной датой этапы своих амурных побед, путала очередность, с которой эти поклонники возникали и исчезали, путала даты и даже, кажется, имена… Ее броская, манящая красота нимфетки, стремительно превращавшейся в женщину, глаза, которые все, не сговариваясь, называли «божественными», «жаркими», «колдовскими», «торжественными», «сияющими», «магнитными», волосы с медным отливом, как у сказочной Суламифи, загадочная улыбка, дарившая несбыточные надежды, уравнивали в страсти и давних друзей, и новых знакомых, и даже случайных попутчиков.

Молодые богачи, которых сегодня назвали бы «новыми русскими», вымаливали у нее «час наедине», за который были готовы выложить чуть ли не миллион. Блистательный офицер, с которым она познакомилась в поезде, собирался тут же стреляться, получив отказ в поцелуе. Модный режиссер соперничал с модным художником за право на ее ответные чувства. Сам Федор Шаляпин, которому были доступны, пожалуй, все красавицы мира, обратил благосклонный взор еще на Лилю-подростка и пригласил на спектакль в свою персональную ложу. Люди театра знали, сколь был точен обычно выбор певца и что именно, не обязательно сразу, должно было следовать за приглашением в ложу. Подробный рассказ очевидцев о персональной ложе Шаляпина я слышал своими ушами полвека назад на уникальном судебном процессе в Москве (о признании шаляпинского отцовства, все детали процесса — в первом томе мемуарной книги автора «Моя жизнь в жизни»). «Но ей же было тогда только двенадцать лет», — возражают мне. Двенадцать с чем-то — это, конечно, немного… А сколько было Лолите? Мы ведь помним, что Осип, с которым у нее, тринадцатилетней, вспыхнул бурный роман, был вовсе не первым, страстные поцелуи в новинку ей уже не были. Эпизод с восхищенным Шаляпиным так и остался эпизодом, не больше, никаких последствий он не имел, а его желание продолжить знакомство с очаровательной Лолитой ни малейшей тени на нее не бросало. И сейчас — не бросает тоже…

В промежутке между очередными ее увлечениями произошла еще одна встреча с Осей. Он сделал ей предложение — и был отвергнут. Считается, что тогда она еще не была уверена в искренности и силе его любви. На простецком бытовом жаргоне это зовется иначе: еще не перебесилась.

Следить за поведением дочерей всегда считалось долгом и привилегией матери. Отец, похоже, смирился с реальностью — он терпел и страдал, зато мать сделала выводы и принимала меры. Те, что были обычными на сей счет в благородных семействах, где взрослеющие девочки выкидывали, случалось, еще и не такие коленца.

Лиля охотно бралась за учебу, но, быстро заскучав от повседневной рутины, легко о ней забывала. Математический факультет Высших женских курсов, куда она поступила, казалось бы, по влечению, оказался ей чужд совершенно. Московский архитектурный институт, на который она сменила постылую математику, был ближе ее душе, но овладение этой профессией требует терпения и самоотдачи — и Лиля сочла, что это не для нее. Какое-то время она проучилась в Мюнхене, стремясь овладеть профессией скульптора, и, как оказалось впоследствии, достигла в этом занятии известных успехов. Но оно, как, впрочем, и все остальное, не могло заменить того, что было куда интересней: любовные приключения, пылкие клятвы, тайные свидания, разрывы и новые встречи. Они, и только они, отнимали все время. Занимали все мысли. Куда уж тут до учебы!..

Мать, однако, не теряла надежды увести дочь с греховной тропы простейшим, испытанным способом: отослать свою Лилю в другие края, в иную среду, подальше от тех, кто ее совращал или только хотел совратить. Это был столь же наивный, сколь и отчаянный шаг: другая география не означала другой биографии, на любых широтах и в любой среде Лиля продолжала оставаться самою собой. Хозяин отеля на глазах у матери домогался ее благосклонности. Бельгийский студент устраивал сцены ревности ничуть не менее яростные, чем его русские сверстники. Не слишком удачной идеей оказалась и поездка к бабушке — в польский город Катовице.