Загадка Катилины

— Возможно, что и это — дело рук Гнея. Он подбросил его труп в конюшню, чтобы запугать нас, но это удалось ему не в полной мере, так что он решил повторить трусливый поступок, только на этот раз более опасный — отравить колодец. Какой презренный человек!

— Но кто этот Немо? Пастух сказал, что до недавних пор смертей у них не случалось.

— Кто знает? Вдруг Гней убил случайного прохожего? Или гостя из Рима?

— Незнакомца? Которого мы не знаем?

— Может, и так.

— Тогда зачем отрубать ему голову? Ведь ты утверждаешь, что Форфексу отрезали голову, чтобы мы его не узнали. Это не лишено смысла. Но зачем Немо-то отрезать голову?

Метон замолчал. Некоторое время я слышал только треск веток, топот наших ног по тропинке и собственное тяжелое дыхание.

— На это у меня нет ответа, — наконец-то признался Метон. — Но при чем тут Немо? Мы знаем, откуда появился Форфекс, и, следовательно, у нас в руках ключ к загадке. Виновен Гней Клавдий. Его нужно наказать. Привлечь к суду за убийство, если есть в мире справедливость. Но ведь нет такого закона против хозяина, убившего собственного раба, не так ли? Можно привлечь его к ответственности за загрязнение нашего колодца.

— Трудно доказать, ведь нет свидетелей.

— Но, папа, ведь это же очевидно!

— Суд потребует улик и доказательств.

— Тогда нужно найти свидетеля. Ведь он не мог загрязнить наш колодец, не привлекая к делу одного из наших рабов? Нужно заставить заговорить этого раба!

— И какими же силами? Я их уже расспрашивал; что из этого вышло — ты видел. Есть хозяева, которые в подобных случаях применяют пытки. Арат мне так и посоветовал.

— Мне кажется, ты не станешь пытать рабов.

— Пытки неизбежны, когда дело касается рабов и закона. Допустим, мы нашли свидетеля среди рабов. Римский суд не признает его показаний, пока они не подтвердятся под пытками. Ты хочешь, чтобы я именно так и поступил, пусть даже с тем, кто предал нас? А что, если кто-то просто был свидетелем и невиновен? Все равно его будут пытать! Неудивительно, что рабы не хотят ни в чем признаваться. Это все равно, что самому добровольно пойти на пытки.

— Я не подумал об этом.

— Но они-то подумали, будь уверен. Согласно твоим доводам, лучшими свидетелями будут рабы Гнея. Но опять же, согласно закону, нельзя допрашивать раба без согласия его хозяина и раб не может свидетельствовать против хозяина.

— А что, если попросить Цицерона представлять нашу сторону? Ведь он умен, обладает властью, уж он-то додумался бы до чего-нибудь.

— Прошу тебя, я больше не хочу ничем быть обязанным этому Цицерону. Кроме того, мне кажется, наш досточтимый консул не станет тратить время на такие пустяки.

Мы дошли до того места, где оставались наши лошади, отвязали их и вывели между валуном и старым дубом к дороге, по которой уныло плелась вереница рабов, сопровождаемых надсмотрщиками на лошадях. Рабы были либо просто голыми, либо едва прикрыты обрывками тряпок. Ноги они обвязали кусками кожи. Ни рабы, ни надсмотрщики не обратили на нас никакого внимания. Мы же стояли в тени и ожидали, пока они пройдут.

Я повернулся к Метону и сказал шепотом:

— Да, мне понятно, почему ты настаиваешь на вине Гнея Клавдия, хотя твои доказательства небезупречны. Однако я никак не могу отделаться от мысли о Катилине.

— У тебя неверное о нем представление, папа! — прошептал Метон с неожиданной горячностью.

— Прими во внимание его связь с Форфексом. Подумай о совпадении с загадкой о безголовом теле. Вспомни, что Немо появился после того, как я помедлил с ответом на предложение Марка Целия. Теперь Цицерон с Целием снова настаивают, чтобы я принял у себя Каталину, я же не согласился, и вот Форфекс появился в нашем колодце. Каталина — отчаянный человек…

— Почему обязательно обвинять Каталину? А не Целия и не Цицерона? Ты с самого начала пошел не по тому пути. Говоришь, что суд не поверит обвинению без основательных доказательств, а сам предлагаешь вовсе бездоказательные вещи, оставляя без внимания очевидное. Виновен Гней Клавдий. Он-то думает, что он умный, и смеется у нас за спиной. Если мы с ним встретимся напрямую, то клянусь, что он из простого тщеславия и духа противоречия признает свою вину.

— Может, ты и прав, — сказал я. — Предоставим ему такую возможность сегодня же.

Перед нами прошел последний из рабов — человек с темной, загорелой кожей и взъерошенными волосами цвета соломы; он споткнулся о камень и резко упал на колени, схватившись руками за веревку вокруг шеи и нарушив продвижение остальных. К нему подскакал надсмотрщик, ударил его плеткой, и раб встал, продолжив движение.

— Когда же изменится этот мир? — прошептал голос. Он мог быть и моим, но слова эти произнес Метон, смотревший на раба печальными глазами. Не глядя на меня, он сел на лошадь. Я последовал его примеру, и мы быстро поехали к поместью.