Загадка Катилины

Дальше мой путь лежал мимо виноградника, где Арат уже наблюдал за тем, как подвязывают молодые виноградные лозы. В оливковом саду я передохнул в тени. Над моей головой прожужжала пчела, скрывшись между стволами деревьев. Я последовал за ней и вышел к холму, где уже начинался девственный лес. Возле его каменистого гребня я заметил несколько старых пней — видимо, когда-то здесь предпринимали попытку вырубить лес и расчистить землю, но после отказались от этой затеи. Хорошо, подумал я, что дикий лес не тронули, хотя Катон бы посоветовал очистить такое место для домашних растений; Катон всегда предпочитал возвышенности и недолюбливал низменности, где собирается туман, портя урожай.

Я сел на пень и перевел дыхание в тени огромного сучковатого дуба.

Над головой снова послышалось жужжание пчелы — видимо, ее привлекал запах миндального масла, которым Вифания смазала мои наполовину седые волосы прошлым вечером. Живя в провинции, не было необходимости стричься так часто, как в городе, поэтому пряди волос у меня свисали над ушами и плечами; впервые за всю жизнь я отрастил бороду — она тоже оказалась наполовину седой, особенно на подбородке.

Да и Вифания тоже седеет и подкрашивает волосы хной, отчего они приобретают какой-то совершенно красный цвет, похожий на кровоподтек. Но ее волосы до сих пор густые и пышные. Теперь она все чаще ухаживает за ними, а я свои совсем запустил. Утром она собирает их в кольца и закрепляет булавками, укладывая в прическу, как у римской матроны — хотя ее все равно выдает египетский акцент.

От этой мысли я улыбнулся, обнаружив, что моя голова перестала болеть. Я смотрел на простирающуюся передо мной долину и вдыхал ароматы лета: запах диких животных, травы, шелестящей под легким ветерком, земли, дремлющей под жарким солнцем. Передо мной словно бы развернули план поместья: вот красная черепичная крыша главного дома, скрывающая под собой спальни, кухню, библиотеку и столовую; более высокая крыша указывала на то место, где располагалась купальня; сразу же за воротами — главный двор с прудиком и цветами; вон там — задний двор, где делают вино и где виднеются котлы и чаны; третий двор вымощен кирпичом и выходит на солнечную сторону; к библиотеке примыкал сад, откуда я и пришел сюда. По бокам располагались сараи, загоны для скота, навес для оливкового пребса. На окружающих землях раскинулись хлебные поля, виноградники, оливковые сады. Левой границей поместья служила река с поросшими кустами берегами, правой — дорога из Рима — широкая, мощеная Кассианова дорога; а прямо передо мной, за обработанными полями, можно было разглядеть невысокую каменную стену, соединяющую реку и дорогу. Река слева, дорога справа, стена спереди, а сзади границей служил холм с каменным гребнем, где я и сидел. Идиллическое место, достойное поэмы. Даже суровый Катон, пожалуй, похвалил бы его. Мечта любого римлянина — богатого или бедного — получить себе поместье в провинции, скрыться от тревог и волнений сумасшедшего города. Неожиданно для меня самого все это оказалось моим. Разве я не счастлив?

— Ты похож на чужака, Гордиан.

Я резко обернулся.

— Клавдия! Ты напугала меня.

— Лучше быть испуганным, чем озабоченным и несчастным.

— Почему ты думаешь, что я озабочен и несчастлив?

Соседка подперла бока руками и посмотрела на меня изучающе.

— Ноги врозь, — заметила она, — Локти на коленях, руки обхватывают подбородок, голова наклонена в сторону, сутулые плечи. Будь ты на тридцать лет моложе, я бы сказала, что ты безнадежно влюбился. А так ты просто не похож на местного жителя. Давай я присяду на соседнем пеньке и покажу, как надлежит по-настоящему любоваться таким зрелищем.