— Мы как раз спускаемся с Аркса, — сказал Цезарь, имея в виду северную вершину Капитолийского холма. Как и акрополь в Афинах, Аркс служил нашим предкам крепостью, где они построили укрепления и храмы. С того места можно обозревать весь Рим и при этом, в свою очередь, стать полностью доступным взглядам богов.
— Мы смотрели, какие будут предзнаменования для сегодняшнего заседания Сената. Жалко, что тебя не было с нами, Руф.
— Сегодня у меня частное дело, — сказал Руф, кивком указывая на нас. — Надеюсь, предзнаменования были благоприятными?
— Да, — ответил Цезарь. Ироническая улыбка, казалось, добавила, что они и не могли быть иными. — С востока пролетел ястреб и исчез на севере. Авгур Фест уверяет нас, что сегодня благоприятный день для заседания Сената.
— Что касается меня, — заметил Красс сухо, — мне кажется более важным другое обстоятельство — над зданием Сената летал ворон, каркая и негодуя, но держась над ним кругами, как будто бы он никак не мог полететь своей дорогой. Этот ворон мне кого-то напомнил — уж не Цицерона ли? Но я ведь не знаком с искусством авгуров и не умею толковать.
Его улыбка не смогла смягчить сарказма.
Руф пропустил мимо ушей намек в адрес своей профессии.
— Сегодня дела пойдут хорошо? — спросил он Цезаря.
— Да, — ответил тот со вздохом. — У Цицерона недостаточно голосов, чтобы остановить Катилину, и не хватает поддержки, чтобы снова отменить выборы. Но самое важное то, что произойдет завтра, а не сегодня. Посмотрим. Но кто этот молодой человек, вступающий в зрелую жизнь? — Он кивнул в нашем направлении, но не попросил нас представить Метона. — Если уж говорить о Цицероне, то по пути в Аркс ты встретишь обоих наших консулов, спускающихся оттуда.
Он оглянулся через плечо.
— Цицерон должен идти прямо за нами; он хотел как можно, быстрее прочитать предзнаменования, чтобы убедить Сенат. Выступление начнется с минуты на минуту. Руф, ты пропустишь начало. И ты, Муммий, тоже.
— Мы подойдем попозже, — сказал Руф.
— Но выступление может уже закончиться к тому времени. Цицерон торопится на Форум — сегодня его последний шанс настроить избирателей против Каталины. Ты и сам должен сегодня провести последние приготовления, Руф. Я рассчитываю на то, что в следующем году претором будешь ты.
— Не беспокойся, после обряда я сразу же переоденусь в тогу кандидата! — засмеялся Руф.
Цезарь и Красс пошли далее вниз. Мы отступили, чтобы дать им пройти. Красс не промолвил ни слова своему давнему сообщнику Муммию и, казалось, не намеревался ничего говорить. Но он внимательно взглянул на меня и перевел взгляд на Метона.
— Знаком ли ты мне? — спросил он.
Я посмотрел на Метона и почувствовал тревогу, вспомнив о его кошмаре. Но лицо Метона оставалось спокойным.
— Да, ты знал меня, гражданин, — ответил Метон.
— Знал ли я тебя? — переспросил Красс, наклоняя голову и пожимая плечами. — Да, действительно, хотя и недолго. Так ты теперь свободный, Метон?
— Да.
— Приемный сын Гордиана?
Я сложил губы для ответа, но Метон опередил меня.
— Да.
— Как забавно. Только совсем недавно мне сообщил о тебе один мой знакомый.
Неужели он имел в виду Катилину? Или своего бывшего приспешника Марка Целия? Но мне в любом случае не нравилось то, что мою семью обсуждают у меня за спиной.
— Странно, что от моего внимания скрылись подробности твоего освобождения и усыновления и я ничего не знал о тебе все эти годы.
— Вряд ли это представляет интерес для человека столь влиятельного, как вы, — сказал Метон, спокойно и с достоинством перенося испытующий взгляд Красса. Он не только произнес то, что и я бы ответил в данном положении, но и сказал это с такой же уверенностью, не услужливо и не презрительно. Иногда мы открываем рты и произносим слова своих родителей; иногда и наши дети говорят за нас.
— В последний раз, когда до меня дошли вести о тебе, ты должен был находиться на Сицилии, куда тебя определил я, — сказал Красс, явно избегая слова «продал». — Так же, как определил этого человека в Египет, — добавил он, указывая на Аполлония и бросая строгий взгляд на Муммия. — И какую же роль в этом определении сыграл Муммий? Ну ладно. Теперь на тебе тога, Метон, и ты поднимаешься на Капитолий, чтобы отпраздновать вступление в римское гражданство.
Губы его сжались в тонкую улыбку. Он сощурился и поглядывал то на меня, то на Метона.
— Богиня Судьбы улыбнулась тебе, Метон. Пусть она благоприятствует тебе всегда, — сказал он глухим голосом и дал знак свите следовать за ним.
Возможно, он хотел показать, что римляне ценят изменчивый нрав Фортуны гораздо больше личных успехов. В случае с Метоном заметна рука Судьбы, значит, ее на самом деле нужно почитать и проявлять должное смирение. Кто знает, вдруг Фортуна повернется спиной к самому богатому человеку Рима?