Загадка Катилины

Если не двигаться, то боль утихает. Вздохнув, я услышал собственный стон. Я положил руку на глаза, снова открыл их и понял, что лежу не под открытым небом, а в палатке. Поначалу я подумал, что снова попал к Катилине, и удивился, как я там оказался. Если его палатка до сих пор стоит, если лагерь его в сохранности…

Я отнял руку и увидел неожиданное лицо. Рыжие волосы, веснушчатый нос, голубые глаза — передо мной склонился мой друг авгур, Марк Валерий Мессала Руф.

— Руф?

— Да, Гордиан. Это я.

— Мы в Риме?

— Нет.

— Тогда где?

— Гораздо севернее, в городке под названием Пистория. Было сражение…

— И мы в лагере Катилины?

Он так вздохнул, что я сразу понял — такого места больше не существует.

— Нет, это лагерь Антония.

— Тогда…

— Тебе повезло, ты остался в живых.

— А Метон? — Сердце мое сжалось.

— Метон и спас тебя.

— Да, но…

— Он жив, Гордиан, — сказал Руф, увидев мой страх.

— Слава богам! И где он?

— Скоро придет. Когда я увидел, что ты шевелишься, то сразу же послал за ним.

Я сел, сжимая зубы от боли. Тело мое, руки и ноги оказались целы. Я огляделся по сторонам и увидел, что никого, кроме Руфа, в палатке нет, если не считать цыплят в клетках. Я смотрел на них, смотрел и понял, что голоден.

— А сколько времени прошло?

— Сражение было вчера.

— А как я сюда попал?

— Твой сын очень храбрый молодой человек. Когда он увидел, что ты упал, он поспешил к тебе на помощь и отволок тебя к подножию холма. Он, должно быть, очень устал. Представь себе, сколько вы оба весите, да еще в доспехах? А ты не шевелишься, словно мертвый. Да и раны его кровоточили…

— Раны?

— Не бойся, Гордиан, они незначительны. Он потом и сам упал без сознания. Его нашли рядом с тобой.

— Кто?

— После сражения Антоний приказал прочесать холмы. Солдаты должны были привести пленных, если они сами сдадутся, или добить сопротивляющихся врагов. И знаешь, сколько пленных они привели? Двоих — тебя и Метона, обоих без сознания. Только вы остались в живых из всей армии Катилины — примечательный случай, поэтому позвали авгура. Как только я вас увидел, я взял вас под свою защиту и приказал перенести в мою палатку. Когда Метон очнулся, он объяснил мне, как вы попали в лагерь Катилины. Он совсем недавно вышел — пошел поискать еды.

— Надеюсь, что он найдет что-нибудь, — сказал я, ощущая шевеление в желудке. — Не знаю даже, что более пусто — моя голова или живот! Только мы двое, говоришь ты, значит, Катилина…

— Погиб, вместе с остальными, и погиб достойной смертью. Солдаты в нашем лагере только и говорят, что никогда не встречали такого сильного сопротивления от столь малочисленного противника. Каждая позиция удерживалась вплоть до последнего человека, и все раны были спереди. Многие из воинов Антония умерли или ранены.

— А Катилина, как же он погиб?

— Его обнаружили далеко от своих, среди тел противников. Его доспехи все покрылись кровью, одежда ею пропиталась. Сколько было ран — невозможно сосчитать, но он еще дышал, когда его нашли. Меня позвали в свидетели, вдруг он скажет свое последнее слово, но он так и не открыл глаз и ничего не произнес. И вплоть до самой смерти лицо его сохраняло величественное и даже надменное выражение превосходства, за которое его многие ненавидели.

— А другие любили, — добавил я тихо.

— Да.

— Мне знакомо это выражение. Хотел бы я посмотреть на него в последний раз.

— И сейчас можешь, — сказал Руф.

Перед тем как я успел спросить, что он имеет в виду, снаружи донеслись такие вопли, что волосы мои стали дыбом.

— И так все утро, — сказал Руф. — Никто не радуется, все только скорбят. Люди ходят по полю сражения, некоторые — чтобы поживиться у мертвых, некоторые — чтобы посмотреть и вспомнить сражение. Они переворачивают тела, и кого же они видят? Знакомых, родственников, тех, с кем они вместе росли. Ужасная, горькая победа.

— А зачем ты здесь, Руф?

— Чтобы служить авгуром, конечно. Читать предзнаменования перед битвой.

— Но почему ты?

— Меня назначил верховный понтифик, — сказал он и пристально посмотрел на меня. — То есть, иными словами, по приказанию Цезаря.

— Чтобы служить его глазами и ушами.

— Да, если так тебе нравится. Я как авгур должен следить за всем, но не запятнать рук римской кровью. Я участвую в военном совете, но не сражаюсь. Я только передаю волю небес.

— Другими словами, ты шпионишь. И передаешь все Цезарю.

— Если это можно назвать «шпионить» — ведь все знают, зачем я здесь.

— Неужели интриги никогда не прекратятся?

— Nunguam, — сказал он, степенно качая головой. — Никогда.

— Не думаю, что Антоний сомневался в целесообразности уничтожения своего старого приятеля. Катилина думал, что он хотя бы испытает сомнение.