Несмотря на многочисленные сомнительные и просто ошибочные свидетельства по этому делу, все же есть некоторые моменты, которые могут подтвердить, что, в конце концов, данная история правдива. Такова, например, беседа Молотова с Феликсом Чуевым. По словам Молотова, 8-10 делегатов съезда, включая несколько важных партийных деятелей, действительно сообщили Кирову, что они хотели бы предложить ему занять пост генерального секретаря. Киров отказался от этого предложения, назвав его смехотворным. Молотов указывает только на двух членов этой группы, Шеболдаева и некоего Оганезова, который якобы и рассказал Молотову об этом эпизоде. Молотов также подтвердил, что Киров сам впоследствии рассказал о нем Сталину и «рассказывал подробно»[717]
.Слова Молотова не следует сразу отвергать. На самом деле ему было бы выгодно рассказать нечто противоположное. При этом он мог, конечно, запомнить эту беседу неточно или взять эти сведения из каких-либо свидетельских показаний 1960 г. То, что Молотов назвал конкретные имена, повышает доверие к его истории. Но вызывает удивление, что Оганезов не упоминается никем из свидетелей, опрошенных комиссией Шверника, ни в каких-либо источниках Медведева. Имя Оганезова вообще не фигурирует ни в каких описаниях этой истории.
Другой известный в 1934 г. партийный руководитель Микоян также пересказывает эту историю. Он утверждает, что когда Киров рассказал Сталину о предложении, то у последнего возникли «враждебность и мстительность ко всему съезду и, конечно, к самому Кирову». Но следует заметить, что Микоян впервые услышал эту историю более чем через двадцать лет после XVII съезда партии. Он написал об этом в статье в журнале «Огонек» в 1987 г.[718]
Но в мемуарах, опубликованных в 1999 г., он утверждает, что все Политбюро знало об этой истории спустя некоторое время после XVII съезда партии, что Сталин сам впоследствии рассказывал ее[719]. Однако это не может быть правдой, потому что в этом случае Молотов услышал бы ее от самого Сталина. В целом Микояна нельзя считать надежным свидетелем. Например, описание убийства Кирова в его мемуарах содержит много фактических ошибок[720]. В этом отношении доверие к свидетельствам Микояна значительно слабее, чем к словам Молотова. В отличие от Молотова Микоян являлся союзником Хрущева и был заинтересован в обвинении Сталина как в убийстве Кирова, так и в истреблении большинства делегатов съезда партии во времена террора несколькими годами позднее.В целом мы допускаем возможность (но только возможность!) того, что к Кирову действительно обращались с просьбой заменить Сталина. Но истории, кто именно принимал участие в этих беседах, как отреагировал на них Сталин все равно остаются весьма неясными. Что же касается рассказов о якобы состоявшейся у Орджоникидзе встрече, о тревоге Кирова за свою жизнь в 1934 г., то они вряд ли заслуживают доверия.
Однако даже если Кирова и просили заменить Сталина, то являлось ли это частью заговора? Адам Улам указал на некоторые признаки того, что Сталин рассматривал возможность сложить с себя некоторые чисто
Предположение Улама, что Сталин хотел освободиться от наиболее трудоемких административных функций не выглядит таким уж необоснованным. Улам ссылается на то, что Сталин прекратил пользоваться титулом генерального секретаря, когда подписывал официальные документы, а после XVII съезда партии не было обычного в таких случаях объявления о том, что генеральным секретарем избран И. В. Сталин. Формально Сталин оставался теперь просто одним из трех секретарей, которых избрал XVII съезд партии. Одним из них был и Киров. И не было ничего удивительного в том, что Сталин действительно считал Кирова подходящим человеком, который вполне мог выполнять такие административные функции.
Второй (но не обязательно противоречащей первой) интерпретацией обстоятельства, что Сталин перестал пользоваться титулом «генерального секретаря», может быть то, что Сталин считал свое положение в партии по сравнению с другими секретарями Центрального Комитета достаточно прочным и, соответственно, необходимости в каком-либо формальном подчеркивании своего превосходства над другими секретарями не было. Отказ от титула генерального секретаря был дальновидным политическим шагом, который позволял Сталину выглядеть «демократом», положить конец обвинениям в диктаторских замашках и авторитарном стиле правления, что было главными пунктами обращения Рютина и его сторонников к членам партии[723]
.