Шахтинский процесс был первым в ряду печально известных показательных процессов, кульминацией которых явились «московские процессы» 1936-1938 гг. Шахтинский процесс проходил в Москве и вызвал гигантский общественный резонанс, потому что на нем присутствовали сотни журналистов и огромное количество зрителей. Заговор был сфабрикован органами госбезопасности. Поскольку явных улик не было, обвинение полагалось на признания обвиняемых. В качестве политического спектакля суд нельзя было назвать стопроцентно успешным. Многие обвиняемые заявили о своей невиновности, а некоторые отказались от признаний, сделанных в ходе следствия. Но в качестве угрозы «буржуазным специалистам» процесс был достаточно эффективен. Он также положил начало яростным нападкам на беспартийную техническую элиту, которая теперь была вынуждена занять оборонительную позицию в дискуссиях об экономической политике. Шахтинское дело было также частью борьбы с политической оппозицией, противостоящей Сталину и представленной Бухариным и его сторонниками. Это и похожие процессы впоследствии помогли найти виновных в неудачах процесса индустриализации. Наконец, Шахтинский процесс использовался для демонстрации недостаточности революционной бдительности парторганизаций и профсоюзов[8]. За Шахтинским показательным процессом вскоре последовали другие, организованные по такому же сценарию. Наиболее известные из них дело Промпартии (1930) и дело «Метро-Виккерс» (1933).
Параллельно наступлению на «буржуазных специалистов» начала осуществляться щирокомасштабная программа по обучению молодого поколения, в первую очередь рабочей молодежи. Индустриализация, предусмотренная пятилетним планом, требовала большого количества новых инженеров и управленцев. И, следовательно, первостепенной задачей становилась смена буржуазных спецов новоиспеченными специалистами — выходцами из рабочего класса. Считалось, что несовместимость понятий «красный» и «специалист» преодолена и в советском государстве благодаря этому появилась собственная интеллигенция. Эта политика, хотя она и не была чем-то новым, принесла в то время свои плоды. По меньшей мере 1,5 млн рабочих в годы первой пятилетки были переведены на инженерно-техническую работу. Около 150 тыс. рабочих (среди них 110 тыс. партийных) были приняты в вузы; большинство получило техническое образование, но многие вскоре заняли ключевые административные и политические посты. Эти 150 тыс. рабочих должны были сформировать новую социальную элиту, появившуюся в ходе «революции сверху» в первую пятилетку[9].
На производстве эта «классовая война» с буржуазными специалистами вызвала попытку мобилизовать рабочие массы, в т. ч. путем пополнения партии рабочими кадрами. Парторганизации создавались в заводских цехах, формировались по производственному принципу, а также по всей экономической и административной вертикали.
1932 год был особенно тяжелым для государства: после коллективизации сельское хозяйство находилось в кризисе, страна испытывала острую нехватку продовольствия, люди во многих регионах умирали с голоду. Промышленное производство упало, потому что плохо питавшиеся работники были слишком слабы, чтобы нормально трудиться. В финансовой системе царил хаос, наблюдался огромный дефицит государственного бюджета. Попытки уменьшить его путем повышения цен на продовольствие привели к дальнейшему снижению уровня жизни. Население проявляло недовольство: в некоторых городах начались волнения, а голодные крестьяне покидали только что созданные колхозы. Хлеб в городах выдавался по карточкам. Когда весной 1932 г. были снижены нормы карточного снабжения хлебом, в городах начались антиправительственные выступления[10]. К осени голод — самый масштабный в стране в новое время — еще больше усилился. В 1932—1933 гг. от голода умерло не менее 7 млн чел. Власти отдавали приоритет снабжению городов, что порождало крайне жестокое отношение к крестьянам. Из колхозов вывозился практически весь хлеб; часто того, что оставалось, не хватало на удовлетворение жизненно важных нужд крестьян. Протестовавших арестовывали и либо казнили, либо отправляли в исправительно-трудовые лагеря.
Властные полномочия самого Сталина постепенно росли, и после падения Бухарина он стал ведущей фигурой в руководстве страны. Вокруг него развился культ личности, начало которому, по большому счету, положило празднование его пятидесятилетия в декабре 1929 г. Сталина, который теперь считался практически непогрешимым, превозносили как гения. Впоследствии культ Сталина продолжал усиливаться. На XVI съезде партии открытой оппозиции уже не было. Делегаты вновь заклеймили разгромленную «правую оппозицию», а ее представителям пришлось, унижаясь, каяться. Отказавшихся капитулировать троцкистов критиковали еще более жестко — они теперь, согласно политическому отчету ЦК съезду, представляли собой «антисоветскую контрреволюционную группу»[11].