Загадка Кирова. Убийство, развязавшее сталинский террор

Допрашивался также и сводный брат Николаева, Петр; первый раз он был допрошен 3 декабря. Случилось так, что он дезертировал из Красной армии и жил на полулегальном положении. Он признался в краже денег и оружия, однако отрицал, что знал что-то об убийстве Кирова — он даже не знал, кто именно убил его[569]. Тем не менее всего через два дня Агранов доложил: Петр дал показания, что якобы Николаев объявил себя врагом советской власти и имел контакты с общиной выходцев из Германии, проживавших в Ленинграде. Во время допроса 7 декабря он признался в своем участии в убийстве Кирова; в то же время он отказался отвечать на вопросы об этом участии или же на другие вопросы, связанные с убийством[570]. Еще несколько дней спустя он заявил, что они вместе с Николаевым ездили в Москву в 1932 г., чтобы убить Сталина. Он также подробно рассказал, что Николаев хотел совершить какой-нибудь крупный террористический акт, после чего перебраться за границу и помогать Троцкому в свержении советской власти. Это могло случиться только при условии нападения на Советский Союз иностранных капиталистических держав, и Николаев был готов содействовать им в этом[571].

Похоже, что следователи не слишком-то доверяли эти показаниям. Петр Николаев допрашивался еще несколько раз, однако он не укладывался в схему «зиновьевского следа», который постепенно стал центральным пунктом всего расследования. Несмотря на все свои «признания» об участии в убийстве Кирова, в конце месяца он не относился к числу ключевых участников этого судебного дела. Вскоре после этого, однако, наступила и его очередь.

Кроме интереса к зиновьевцам, латвийскому консулу и родственникам Николаева НКВД разрабатывал также и четвертое направление, которое можно было бы назвать «следом Волковой». Мария Волкова, которая была допрошена Сталиным 3 декабря, назвала целый ряд людей, якобы вовлеченных в террористическую деятельность. Еще 4 декабря Агранов докладывал Сталину, что люди арестовывались на основании показаний Волковой. Днем позже он доложил результаты расследования; потом он доложил о дополнительных арестах на основании заявлений Волковой[572]. Но этот «след» был оставлен, и все внимание было сконцентрировано на «зиновьевцах»; вначале это были члены так называемого «Ленинградского центра».

«Ленинградский центр»

В ходе их допроса предполагаемые члены «Ленинградского центра» не делали никаких попыток скрыть свои тесные отношения, сложившиеся во время совместной работы в райкомах Ленинградской области и Северо-Западном бюро ЦК ВКП(б). Все эти партийные органы в течение длительного времени курировались Зиновьевым. Многие из этих людей прежде работали с Николаевым в комсомоле, а некоторые из них знали его с самого детства. Однако во время допросов и очных ставок с Николаевым они первоначально отрицали сам факт существования «Ленинградского центра». Их связи с Николаевым не носили постоянного характера, они ничего не знали о подготовке убийства Кирова и вообще не имели ничего общего с этим преступлением.

Одним из наиболее известных арестованных членов «Ленинградского центра» был Котолынов. Иван Иванович Котолынов родился в 1905 г., т. е. в момент предъявления обвинения ему было двадцать девять лет. Он являлся студентом Ленинградского индустриального института, был женат, имел годовалого сына. Котолынов был членом партии с 1921 г., в 1924-1926 гг. занимал руководящие посты в комсомоле и был членом Исполкома Коммунистического Интернационала Молодежи (КИМ). В 1927 г. он был исключен из партии за фракционную деятельность, т. е. за принадлежность к связанной с Зиновьевым оппозицией, который был председателем Петроградского Совета до 1926 г.[573] В 1929 г. его восстановили в партии, но он продолжал критиковать партийное руководство и поддерживать контакты с другими зиновьевцами. В его кругах велись разговоры, что Сталин становится новым Бонапартом, его политика ведет к войне, развалу пролетарского государства и т. д.[574]

Котолынов был арестован 5 декабря и днем позже допрошен[575]. Во время допроса ему задали вопрос о связях с другими оппозиционерами. Ему предъявили найденные в его квартире во время обыска «контрреволюционную» литературу и написанные им заметки с оппозиционными высказываниями. У него также обнаружили револьвер, и Котолынову пришлось объяснять, когда он его получил и кому давал.