– Я размышлял, – после вина и нескольких затяжек трубкой Терлейна потянуло пофилософствовать, – о применении возможностей литературного иносказания. Нет, моя мысль не требует особого подкрепления. Помните, какую песню пели сирены, каким именем назвался Ахиллес, скрываясь среди женщин? Хоть загадки и внушают ужас, они разрешимы? Кстати, вы заметили, что Джудит Бриксгем – чертовски привлекательная женщина?
– Слушайте вы, старый развратник…
– Я не старый развратник, – с достоинством возразил Терлейн. – Мне пятьдесят; ей тридцать один. Мои чувства к ней можно назвать отеческими. Вот так. Мне просто тяжело видеть, как она тратит свою жизнь на высокомерного педанта доктора и на симпатичного, но бесхребетного охотника на слонов. Я уже седею; однажды я сказал себе, что, раз уж мои молодые годы позади, пора перестать интересоваться тем, что в нашем целомудренном веке носит название Этого. Но вот что я вам скажу: если бы Джудит хоть раз посмотрела на меня так, как она смотрела на Карстерса, когда он укололся дротиком, я думаю, вы могли бы увидеть меня танцующим румбу посреди гарвардской площади, а из карманов у меня бы торчали две бутылки шампанского. – Он машинально затянулся. – Ну ладно! Давайте посмотрим, удастся ли мне заронить вам в голову парочку идей по поводу обоих убийств.
– Я постоянно черпаю у вас идеи. Но продолжайте.
– Вы пытаетесь понять, каким образом был убит Ральф Бендер. Хорошо. Почему бы не взглянуть на проблему с литературной точки зрения?
– Эй! – воскликнул Г. М. – Слушайте, док. Вам или нужно срочно выпить, или вы уже перебрали. Что вы имеете в виду под литературной точкой зрения?
– А вот что. По вашим словам, Гай Бриксгем стоял снаружи под окном и через ставни видел, как умер Бендер. Вы утверждаете, что он не видел убийцы, но по каким-то признакам смог потом установить его личность. Далее. Знаком вам основной принцип литературного описания? На примере он выглядит так: вот вы входите в комнату; что немедленно бросается вам в глаза, что привлекает внимание? Возможно, вещь или группа вещей, цвет, предмет мебели, освещение – все, что угодно. Именно это будет сердцевиной живого описания… Теперь вопрос: когда Гай Бриксгем заглядывал сквозь ставню, что он
Г. М. положил карандаш.
– Неплохо, – кивнул он. – Гм. Давайте подумаем. Я не был возле того окна снаружи. Но я стоял спиной к нему. Со своего места я вижу… Ага! Вот кто нам нужен. – Он прервал работу мысли и показал в окно на Мастерса, спешащего юркнуть в двери клуба, чтобы спастись от дождя. – Он был снаружи. Он нам все скажет.
Когда Мастерс вошел, все карикатуры уже были перевернуты рисунками вниз. Старший инспектор вцепился в идею, как голодный пес в мясо.
– Вы имеете в виду, сэр, – он потер подбородок, – какое
– Мы
Мастерс немного помолчат, вспоминая. Он двинул рукой влево, вправо, затем сжат кулак.
– Чертовски мало! Ну ладно. Прямой коридор – он, правда, расширяется, но совсем немного – к двери напротив. Кровать слева не видна; камин справа тоже не виден, как и туалетный столик. Кроме двери, вы видите полоску ковра и… Погодите-ка! После того как вы привели Бендера в комнату, что он делал в ней?
– Он придвинул себе кресло и сел, – ответил Г. М. – Кресло, подписанное «месье де Париж», то, что мы разобрали. Оно находилось на том конце стола – если, конечно, у круглого стола может быть конец, – который примыкает к окну. Когда мы нашли Бендера, кресло стояло на том же самом месте. Оно было только развернуто лицом к столу и отодвинуто дальше от него. – В тусклых глазах Г. М. появился слабый блеск. – Думай дальше, сынок!
Старший инспектор кивнул:
– Именно так. Через ставню можно было увидеть только кресло и небольшую часть стола. Дверь, ковер, кресло, часть стола.
– Причина его смерти, – сказал Терлейн, все больше воодушевляясь, – должна была находиться в данных пределах. Оставаясь в поле зрения Гая, Бендер мог перемещаться только по прямой – либо к окну, либо к двери… Тупик, – разочарованно добавил он, – во всех смыслах. Вы же все уже проверили и не обнаружили ничего подозрительного. Кресло, стул, даже ковер, дверь и ставни.