Загадка Красной вдовы

– Главное слово здесь, – без выражения сказал Г. М., – «естественно». Именно с ним проблемы у твоих пациентов: ты и в целом мире не найдешь полностью здорового человека, и в то же время никто не предъявит тебе обвинения, если ты ненароком сведешь человека с ума, совершишь, так сказать, ментальное убийство. Но как бы то ни было, я доволен. Билл, мне нужно твое мнение по поводу настоящего, физического убийства. Ответь мне на один вопрос, будь другом. Если бы Мантлинг предстал перед судом по обвинению в убийстве собственного брата и если бы у нас были неопровержимые доказательства того, что убил именно он, ты бы повесил его?

Г. М. говорил ровным тихим голосом, но Терлейн похолодел. Неприметное на первый взгляд продвижение Г. М. в расследовании, его медленный путь через туман неведения и ошибок – все это вылилось в настоящий ужас. Что-то жуткое всколыхнулось в доме – то, что присутствовало здесь с восемнадцатого века. Что-то неуловимое, как кровное родство, передающееся из поколения в поколение. У истока его, возложив руки на серебряную шкатулку, стояла торжествующая накрашенная ведьма, за ее спиной полыхал Париж времен революции; а щупальца его протянулись к Алану Бриксгему, лорду Мантлингу, идущему на эшафот за убийство. Страх, воцарившийся в комнате, привел с собой физически ощутимый холод. Даже Пелем поежился. Он выпрямился в кресле, осторожно положил сигару на край пепельницы и открыл рот для ответа…

– Нет, вы бы не повесили его, – сказала Изабелла Бриксгем. – Вы бы не повесили его, правда? – В ее голосе звучала мольба, сменившаяся уверенностью. – Конечно нет. С ним же ничего не случится? Я имею в виду, по-настоящему плохого?

Вид у нее был жалкий. Казалось, что-то внутри гложет ее и заставляет проявить решительность; ей необходимо было что-то сказать, потому что иначе ей не найти покоя. К ней вернулось достоинство, каким она обладала прошлым вечером, до смерти Бендера. Терлейн поискал слово для описания выражения ее водянистых глаз. Безразличное? Не совсем. Загнанное? Слишком искусственно. Подобный эпитет предполагает многословные и не всем понятные печали, он подходит для белого стиха, но не может выразить ту решительную и горькую искренность, которой светилась Изабелла. Она стояла прямая как палка, с седыми волосами, уложенными в опрятные волны по сторонам длинного лица. Рот кривился презрением, возможно к самой себе.

– Мне сказали, что вы здесь. – Она повернулась к Г. М., затем к Мастерсу. – Мне нужно было с вами встретиться. С ним же ничего не случится?

– С Аланом? Обещаю вам, мадам, – спокойно сказал Г. М., – ничего с ним не случится. Клянусь Господом, все будет в порядке.

Она, казалось, успокоилась и села на предложенный стул. Но странно: губы ее стали кривиться сильнее.

– Я решила вам рассказать. Иначе мне не будет покоя. Я иногда думаю, что никогда больше не засну… Я знаю, кто вы такой, – она посмотрела на Пелема, – и могу догадаться, зачем вы здесь. Но в настоящий момент дело касается полиции. Не перебивайте меня. Дайте мне сказать то, что я должна сказать. Прошлой ночью я солгала вам – насчет Гая. Он попросил меня свидетельствовать, что он не отлучался из моей гостиной, и я не смогла отказать, потому что я любила Гая; очень любила. Но вы же знаете, что он отлучался… – Она шевельнула рукой. На ней было черное платье тонкой материи, которое не скрывало выпирающих острых костей. – Гая убил мой племянник Алан.

Еще я знаю, что он перерезал горло той собаке – я видела нож, которым он совершил преступление, он так его и не отмыл. Но убить собаку и убить родного брата – совсем не одно и то же.

Г. М., не спускавший с нее глаз, не оборачиваясь, яростно махнул рукой остальным, собравшимся у него за спиной.

– Вы видели, как он убил Гая, мадам?

Ее лицо посерело еще больше.

– Нет, потому что не пошла за ним вниз. Я же не знала, что он собирается сделать. Я расскажу вам то, что видела. Вчера ночью я легла в постель, но мне не спалось. Обычно я часто просыпаюсь. Когда вам будет почти семьдесят, как мне, вы поймете, что значит иметь тело, состоящее из одних костей, и что значит чувствовать жар. Я проснулась оттого, что очень хотела пить. Я бы отдала все, что у меня есть, тому, кто принес бы мне воды в постель. Не стакан, нет – целый кувшин. Чтобы напиться, мне пришлось дойти до ванной комнаты. Наконец, я встала и надела халат. Открыв дверь, я…

– Время, мадам, – тихо сказал Мастерс, словно боясь спугнуть ее. – Вы помните, сколько было времени?

Вопрос все равно выбил Изабеллу из колеи.

– Не… помню. Нет, помню. У меня на столе часы со светящимся циферблатом. Было около четырех. Я выглянула в холл. Вначале было темно. Затем я заметила свет. Он выбивался из-под двери Алана.