Загадка Мистери Майл

— Шанс есть всегда, не так ли? — тихо произнес он, поднялся, подошел к камину и поправил прогоревшее полено. — На сегодня все. Насколько я понимаю, больше нечего делать. Хотя, — он быстро обернулся, — я совсем забыл. Конечно! Возможно это самое важное: письмо к тебе, Бидди. Что оно значит?

Какое-то время она смотрела на него невидящим взглядом: она забыла о последнем из трех посмертных посланий. Наконец достала листок бумаги и прочитала: «Расскажи Алберту о нашей самой длинной прогулке. Бог с тобой, моя дорогая».

— Твоя самая длинная прогулка? Где это было? Куда вы ходили?

Девушка сосредоточилась, пытаясь вспомнить.

— Мы так часто ходили на прогулки… Мы обошли вместе всю округу. Однажды мы заблудились на солончаках. Наступила ночь. Элис вышла с фонарем встретить нас. Должно быть, это было тогда, — сказала она вдруг, — мы прошли не менее пятнадцати миль.

Кэмпион покачал головой.

— Это нам ни о чем не говорит. Что тогда случилось? Где вы были?

Девушка прилагала все усилия, чтобы вспомнить.

— Мы пересекли Страуд и пошли к дальним солончакам. Мы прошли много миль, пока не подошли к трясине. Я теперь вспомнила. Небо было серым и вода тускло-коричневая, грязного, почти красного цвета. Это была большая трясина. Тогда мы повернули обратно. И все.

— Думай, Бидди, — сказал Кэмпион, — думай, моя дорогая. Это было все? А как вы узнали, что это трясина?

— Там была дощечка, — она запнулась, и на лице ее появилось выражение ужаса. — О, теперь я понимаю! На доске было написано: «Опасность!»

10. Безумие Свизина Каша

Джайлс, судья Лобетт и доктор Виллер шли по длинной дороге, ведущей от трактира «Собака и Фазан», вниз к лужайке возле Довер Хауза.

Было еще рано. Опрос занял едва ли полчаса, и деревня горячо обсуждала случившееся.

Утро было очень солнечным, хотя и холодным для конца мая. Последние майские цветы трепетали на ветру.

Виллер говорил с удовольствием. В лице судьи Лобетта он нашел отличного слушателя.

— Экстраординарный случай, — говорил он. — Как правило, я не люблю сельских жителей — слишком узок их кругозор. Но Свизин Каш был совершенно другим. Я знаю его с тех пор, как приехал сюда тридцать лет назад. А навещал его только однажды, как мне помнится. Что-то было у него с ногой. Я никогда не встречал более здорового и жизнелюбивого старика. И вот он вбивает себе в голову глупую мысль, воображает различные вещи, а затем идет и стреляется!

Судья Лобетт искоса посмотрел на доктора.

— Значит, не было никаких следов болезни?

— Совершенно, сэр. Так я и сказал Топлису в суде. У Каша не было причин, чтобы не прожить еще двадцать лет. И все же это одна из наиболее распространенных маний. Я всегда обращал внимание на тот факт, что чувство страха действует на пищеварительную систему сильнее, чем на другие. Если человек однажды вообразил, что у него злокачественное заболевание, нужно провести множество исследований, чтобы убедить его в обратном. Жаль! Кашу стоило только прийти ко мне, и я сумел бы его разубедить. Бедная Бидди! — продолжал он… — Ей это нелегко… Они были большими друзьями, она и старик.

— Он сделал все, чтобы заменить ей отца, — вздохнул Джайлс.

— Моя дочь сейчас вместе с ней в Довер Хаузе, — сказал судья Лобетт. — Они хорошо поладили. — Он взглянул на собаку, бегущую впереди. — Удивительно, какая глупая эта собака, — сказал судья, — что-то она вынюхивает на дороге…

— Его зовут Эдлпейт, — заметил доктор. — Я лично не верю в его прославленный нюх, не верю, что он может найти вещь по запаху.

Лобетт засмеялся.

— Это собака Кэмпиона, не так ли?

Доктор кивнул:

— Говорят, какая собака, таков и хозяин, — ответил он сухо. У ворот Довер Хауза они увидели маленькую машину Кэмпиона и его самого, наклонившегося над открытым капотом. Марлоу, Бидди и Изабель стояли рядом.

— Привет, он вернулся! — сказал Джайлс и поспешил к машине, около которой уже валялся Эдлпейт, болтая в воздухе всеми четырьмя лапами.

В это время они заметили, что к ним спешит крупный бледнокожий мужчина со светлыми волосами, подстриженными так коротко, что он казался лысым.

Это был Кетл, деревенский «иностранец», как его называли, потому что он родился не в Саффолке, а где-то далеко в Ярмуте, в целых сорока милях отсюда. Его подчеркнутая вежливость и нескрываемое чувство превосходства сделали его самым непопулярным человеком в деревне. Он жил вместе с дочерью — молодой женщиной с кислым выражением лица, белесой, как и он сам, и владел не только почтой, но и единственным в радиусе шести миль магазином.

Со значительным видом он остановился в нескольких шагах от судьи и доктора.

— Письмо, сэр, — сказал он, обнаруживая норфолкский акцент. — Только что пришла вторая почта. И я сказал своей дочери: это для нового сквайра, — он сделал ударение на последнем слове — его попытка втереться в доверие была совершенно прозрачной.

Он снова вздохнул и заторопился:

— И моя дочь, сэр, она сказала: «Отнеси ему письмо, папа». И я так и сделал.

Он протянул белый конверт судье.