Загадка о морском пейзаже

Комната, в которую попал Вильмонт, судя по всему, служила хозяину одновременно и кабинетом, и гостиной, а заодно и гимнастическим залом (ибо в углу была подвешена боксерская груша, а на полу лежали гири). Здесь вкусно пахло ароматными турецкими табаками, кожей и хорошим одеколоном. Анри опустился в обтянутое дорогой кожей, удобное кресло, взял из стойки трубку с длинным чубуком, отделанным серебряными накладками. Трубка была сделана из дерева незнакомой Вильмонту породы. Вещь была явно старинная и, конечно, очень дорогая. Стены комнаты украшали изображения кораблей, батальные полотна, фотографии лошадей и знаменитых борцов. А еще вокруг было много сувениров из разных частей света. Благодаря им комната представляла собой фактически небольшой частный музей. Все эти безделушки, оружие, ритуальные маски, храмовая утварь были привезены старым разведчиком из многочисленных опасных экспедиций. Правда, на диковинных экспонатах лежал толстый слой пыли. Тяжелые гардины на окнах давно нуждались в стирке. Что ж, если спишь с собственной прислугой, надо быть готовым к тому, что она сядет тебе на шею. Кое-где дорогой ковер был прожжен сигарным пеплом; полировка дорогой мебели тоже местами сильно пострадала от холостяцких привычек хозяина.

«Вот так проходит мирская слава! — с философской меланхолией говорил себе Вильмонт, осматриваясь. — Какое же убожество ждет нас — обычных смертных на закате жизни? Если даже сам легендарный Эристов, которого когда-то с великими почестями встречали могущественные восточные владыки, который умел останавливать и разжигать войны, помогал королям кроить карту мира, — утешился на старости лет в объятиях собственной кухарки!»

* * *

Пока Вильмонт размышлял на данную тему, Эристов вернулся с подносом, на котором стояли два стакана чая, вазочки с печеньем, конфетами и вареньем.

Перехватив смущенный взгляд своего гостя, Арнольд Михайлович, наконец, вспомнил, что на голове его ночной колпак, и тут же сдернул его. Однако лучше бы он этого не делал! Взгляду Вильмонта открылась изрядная плешь, которую стремительно стареющий мужчина перед тем, как отправиться на службу, весьма искусно маскировал остатками волос. Вильмонту грустно было наблюдать за тем, как человек, которого он привык считать чуть ли не образцом элегантности и мужественности, то пытается торопливо прилизать скудную растительность на своей голове, то снова скрыть ее ночным колпаком. Наконец, Эристов сообразил, как глупо он выглядит со стороны, и с самоиронией признался:

— Было время, я насмехался над молодящимися старичками. Когда тебе всего тридцать, трудно понять тех, кому за пятьдесят. Сам понимаю, что веду себя нелепо, и ничего не могу с собой поделать.

Однако тема, по всей видимости, была слишком болезненной для стареющего мужчины, ибо уже в следующую минуту над его переносицей появилась тревожная складка. Эристов оглянулся на дверь и, понизив голос, доверительно сообщил ближайшему сотруднику «страшную тайну»:

— Вокруг моей Любушки давно увивается сын дворника: подарочки ей сует, на прогулки приглашает. Принаглейший тип! При этом ей двадцать семь лет, а ему еще меньше — только двадцать два! Вы понимаете, что (!) это значит?

После столь серьезного сообщения Вильмонту даже как-то неловко стало говорить о деле, которое его привело сюда. Тем не менее после некоторой заминки Анри все же рассказал о расшифрованных записях из блокнота Бурлака-Заволжского.

Внимательно выслушав своего сотрудника, Арнольд Михайлович первым делом сообщил, что надежды на то, что удастся получить нужные сведения непосредственно из первых рук, почти нет: состояние помещенного в психиатрическую лечебницу художника только ухудшилось. И улучшения в обозримом будущем врачи не ожидают.

— Так что возвращайтесь в Гельсингфорс и продолжайте искать.

Анри признался, что местные официальные лица не слишком торопятся ему помогать:

— У меня такое чувство, что мне год потребуется только на то, чтобы войти в курс тамошних дел.

— М-да, без серьезного союзника вам не обойтись, — задумался Эристов. Он стал расхаживать по комнате. Анри вспомнил, как еще в пору своего ученичества, когда он был молодым стажером, Эристов приучал учеников в медитации находить решения сложных проблем. Это называлось у него «сесть на пятки». Они действительно садились на пятки и двадцать минут повторяли про себя медитативные мантры. И действительно, в таком состоянии мозг обычно находил выход из, казалось бы, совершенно тупиковых ситуаций. Этот обычай Эристов подсмотрел у японцев. Вот и теперь, кажется, самое время было выполнить «пятки».