Загадка о морском пейзаже

В 1888 году на Парижской бирже были выпущены облигации первого русского займа на сумму в 500 миллионов франков. За ним последовали займы 1889, 1890 и нынешнего 1891 года — соответственно на суммы 700 миллионов, 1200 миллионов и 1450 миллионов франков. Французский капитал в короткое время стал главным кредитором России. И в военном отношении рассчитывающая на медовый месяц с великим северным союзником Франция стремилась оттеснить ее прежнюю «любовницу» Германию. И хотя на судоверфях Круппа по-прежнему ежегодно строилось по шесть новых броненосцев для России, французский «пушечный король» Шнейдер-Крезо уверенно оттеснял Круппа в борьбе за русские заказы.

Три года назад, в 1888-м, приехавший в Париж с неофициальным визитом брат Александра III Великий князь Владимир Александрович сумел разместить по французским военным заводам заказ на изготовление 500 тысяч винтовок для русской армии.

Французский капитал активно инвестировался в Российские акционерные предприятия. Благодаря французским деньгам Россия из страны бездорожья превращалась в крупнейшую железнодорожную державу. Около четверти всех французских инвестиций за пределами страны приходилось на Россию.

* * *

Вполне естественно, что крупные финансисты и с той и с другой стороны были кровно заинтересованы в укреплении сотрудничества своих стран и щедро оплачивали услуги своих лоббистов, в том числе в военном ведомстве и разведке. Подвернувшийся скандал с участием немцев накануне подписания русско-французского договора стал для них подарком. Поэтому, как ни пыталась полиция предотвратить утечку информации, касающейся дела погибшего адъютанта, это оказалось невозможно. Слишком много лиц было вовлечено в расследование, и слишком влиятельны были те, кто желал огласки, чтобы тайну удалось сохранить. Впрочем, если газеты какое-то время не решались нарушить цензурный запрет на публикации на данную тему (впрочем, газетчики соблюдали молчание недолго), то обыкновенным обывателям рот было не закрыть.

Вскоре по Гельсингфорсу поползли страшные слухи, что город наводнен немецкими шпионами. Что якобы здесь действовали германские агенты, которые выдавали себя за брадобреев. Обслуживая морских офицеров, цирюльники выведывали у них военные секреты. Среди домашней прислуги важных чинов тоже, мол, чуть ли не все поголовно предатели, которые в спокойной обстановке фотографировали и переписывали секретные документы, очень часто небрежно хранившиеся генералами и адмиралами.

Страшные истории про вездесущих тевтонских соглядатаев рассказывали не только на рынках и в кабаках, но и в интеллектуальных гостиных. Посетив в эти дни очередной творческий вечер на даче у Вельской, Анри узнал от встревоженной поэтессы, что буквально на днях все ее знакомые ожидают высадки немецкого десанта:

— Эти германцы настоящие варвары и, конечно, первым делом бросятся насиловать женщин, — мрачно убеждала Вельская контрразведчика, опешившего от такой информированности литераторши.

Лицо у Анны Константиновны при этом было очень серьезное, даже трагическое. Ее муж тоже был очень напуган и вторил супруге:

— Да, да, Аннушка, ты права! Они и мужчин не пощадят. Им будет все равно: военный перед ними или человек искусства. Надо срочно паковать чемоданы и бежать — в Москву или даже лучше в Казань к тетке. Да-с, пока еще не поздно… Их офицеры точно отдадут Гельсингфорс на разграбление своей солдатне. А потом может настать черед и Петербурга.

— Уверяю вас, вам нечего бояться! — попытался успокоить не на шутку взволнованную пару Вильмонт. — Гельсингфорс серьезно укреплен с моря, здесь стоит мощная эскадра. Так что нет повода куда-то бежать.

— Зачем вы говорите нам неправду! — Поэтесса с упреком взглянула на Вильмонта. — Все офицеры в городе об этом знают, только делают вид, что ничего страшного не происходит, чтобы не выглядеть малодушными и не сеять панику. Но со мной-то вы могли бы быть откровенным. Я полагала, что мы с вами друзья. А вы!

— Но с чего вы взяли, Анна Константиновна, что все так страшно?

— Вы хотите сказать, что не знаете о недавнем аресте немецкого шпиона?

Анри смолчал, не зная что ответить на прямо заданный вопрос.

— Ну вот видите! — негодующе ликовала дама. — Теперь только слепой и глухой не знает об этом. И все боятся… И я боюсь… Даже свои буддистские медитации забросила, ибо не могу отвлечься от тревожных мыслей. По вечерам дома жутко. Наши окна выходят на залив. Все кажется, что со стороны моря приближаются акульи силуэты черных канонерок. Даже свет боимся зажигать. Чтобы не сойти с ума, все время стараюсь быть на людях. Я даже слышала, что теперь некоторые русские девушки в Гельсингфорсе из патриотических чувств спешат отдаться первому встречному мужчине — не обращая внимания на его наружность и даже на то — офицер ли он или простой матрос. «Пусть моя девственность достанется своему русскому, а не завоевателю!» — говорят они. И в этом нет ничего грязного и пошлого. Напротив, когда-нибудь о прекрасных невинных девах, отдающихся из любви к отечеству, сложат саги.