Загадка о тигрином следе

– Не думайте об этом. Летать, это же так прекрасно! – вдохновенно соврал Одиссей. – Что может быть прекрасней, чем ощущение полёта, когда ты чувствуешь себя птицей!

Решение покинуть аэродром было принято генералом незадолго до захода солнца. И снова немец вначале принял эту идею в штыки. Его поддержал пилот второй машины. Принадлежащие к недавно смертельно враждовавшим нациям, всего три года назад без колебаний постаравшиеся бы убить друг друга, случись им встретиться во фронтовом небе великой войны, эти суровые мужчины, не сговариваясь, объединились против сухопутного начальства. Их связывало братство авиаторов. Они были людьми одной закалки, схожего образа мыслей. И не желали неоправданно рисковать. Чтобы заставить их подняться в ночное небо, где требовалось ювелирное искусство пилотирования фактически вслепую, ибо земные ориентиры были скрыты мглой, требовалась действительно очень веская причина.

Но Вильмонт считал, что такая причина у него есть.

– Я осознаю всю степень риска, но остаться на земле, значит подвергнуться ещё большей опасности – объяснил он.

По словам бывшего генерала если не воспользоваться временным улучшением погоды, то можно надолго застрять здесь, и в итоге оказаться на пути колчаковцев. Вильмонт показал телеграмму с ближайшей станции, в которой говорилось, что при прорыве белой кавалерии в районе Уфы захвачен личный поезд самого Главкома Красной армии Льва Троцкого.

– Конечно, в условиях охватившего фронт хаоса нельзя полностью доверять подобным телеграммам, и, тем не менее, чем быстрее мы минуем опасный участок пути, тем лучше.

Начальник экспедиции обвел решительным взглядом подчинённых, словно осматривая свое достояние, и снова повторил пилотам, что следующую посадку они должны совершить на аэродроме Ильюшино.

На этот раз Вендельмут промолчал, но по насупленному виду наёмника было видно, что только врождённое немецкое почтение к приказам вышестоящего начальства заставляет его снова подчиниться.

По распоряжению генерала новая пассажирка была распределена во второй самолёт к комиссару. Просить начальство изменить приказ Одиссей не решился. Ведь тогда ему пришлось бы рассказать Вильмонту о попытке изнасилования и как-то объяснить, почему он утаил этот факт. Какова будет реакция руководителя экспедиции, предугадать было невозможно. А что если Вильмонт вспомнит о том, что у лётчиков и моряков женщина на борту – к беде и к поножовщине, и дабы избежать новых конфликтов в экипаже отменит своё распоряжение взять её с собой, и бросит в этой глуши на произвол судьбы? От этого человека теперь можно было ожидать всего чего угодно.

Всё что Луков мог, это напомнить с комиссару о данном им слове вести себя с девушкой по-джентельменски. Комиссар пообещал Лукову с нагло-почтительным видом, давая понять, что хоть и побаивается решительного интелигентика, но у себя в аэроплане он хозяин и бог.

С тяжёлым сердцем Луков шёл к своей машине. Его беспокоила участь доверившейся ему девушки. Он слышал, как за его спиной обмениваются ругательствами и угрозами ненавидящие друг друга комиссар и лётчик из бывших подпоручиков. Бедной девушке предстояло провести ближайший час в настоящей банке с пауками, которая к тому же в любой момент могла рухнуть с высоты тысячи саженей и разбиться вдребезги…

…Полёт продолжался уже около получаса. В безлунном небе ярко светила луна, мерцали синие звёзды, что облегчало лётчику навигацию. Пока всё шло так, как и предсказывал опытный путешественник Вильмонт – после затяжной непогоды наступившее короткое затишье открыло экспедиции путь на Восток. Удивительное дело! Впервые Луков не чувствовал тошноты и мог в полной мере наслаждаться радостью полёта. Похоже, желая покрасоваться перед девушкой фальшивым бесстрашием, Одиссей на долю секунды действительно поверил в свои слова про, якобы, испытываемое им удовольствие от полётов, и эта мимолётная вера что-то изменила внутри него? Как бы там ни было, но вместо привычного страха, тошноты и головокружения Одиссей впервые испытывал чувство свободы, хмельную радость покорителя заоблачной высоты. Он слился с чудесной машиной, ему передалась лёгкость, с которой рукотворная птица легко и плавно скользила в безбрежном пространстве. Под крылом непроглядная темень. Рука даже сквозь толстую перчатку ощущает дрожь металла. Это пульсация жизни исходит от ровно работающего мотора.

Впрочем, длилось это ощущение эйфории недолго. Погода начала портиться, надвигался циклон. Усилился встречный ветер, так что иногда возникало ощущение, что перетружено завывающий двигатель не справляется, и они висят на месте. Откуда-то набежавшие тучи закрыли звёзды, исчезла луна. Одновременно с наступившим мраком пропал из виду всё время до этого державшийся поблизости второй самолёт.

По обшивке фюзеляжа и крыльев мелкой шрапнелью захлестал крупный снег.