Загадка последнего сфинкса

– Я не успела получить образования, – вспоминала она. – Мой супруг был военным. Мужественное лицо, широкие плечи, офицерская форма, погоны… В общем, я потеряла голову. Прямо со школьной скамьи побежала в загс, боялась, опоздаю. Муж увез меня в глухой гарнизон, жили в ужасных условиях, в каком-то недостроенном бараке. Крыша протекала, изо всех щелей дуло, удобств никаких. Младшие офицеры неделями не появлялись дома, а их жены мыкались, кто как мог. Человек ко всему привыкает, кое-как и я приспособилась к тамошнему житью-бытью. Вдруг, как гром среди ясного неба, мужа переводят в новую часть. А я, как назло, подхватила воспаление легких. Уехал он один, написал, что живет в палатке, топит «буржуйку», воду носит из лесного ручья и ждет меня, не дождется.

– Весело.

– Очень, – горько усмехнулась Людмила Романовна. – Хоть бы подумал, как я после болезни, слабая, худая, как щепка, буду жить в лесу, где нет даже барака. В санчасти не понимали, почему я вроде бы выздоровела, а чувствую себя плохо. Оказалось, всему виной – беременность. Антибиотики, которые мне кололи, с одной стороны, помогли, с другой – навредили. «Вам нужно в специализированное отделение, – сказал капитан медицинской службы. – У вас есть родители? Поезжайте домой, а то потеряете ребенка».

– И вы уехали?

– Что мне оставалось? Наш род по женской линии несчастливый. Дед с войны не вернулся, отец ушел от мамы, когда я делала свои первые шаги: я его совсем не помню. И мой красавец-муж фактически отказался от меня. До сих пор храню его гневное письмо, полное обвинений и упреков. Ты, дескать, никогда меня не любила, раз испугалась трудностей и сбежала. Жена офицера знает, на что она идет, и должна быть готова к любым жизненным поворотам. Если не приедешь, пеняй на себя, я буду считать наш брак ошибкой.

Никонова тяжело вздохнула, та давняя драма потеряла былое значение перед лицом постигшего ее горя.

– Почти все время до родов я провела в больнице, – продолжала она. – Мужу написала, что он волен поступать, как считает нужным. Но в походные условия я грудного ребенка не повезу, буду выхаживать дома. Мой мальчик появился на свет хилым, с недостаточным весом, без конца болел. Каждый день я тряслась от страха за его здоровье, ночами бодрствовала у его кроватки… прислушивалась, дышит ли. Господи! Чего мне стоило его вылечить, вырастить, дать ему образование. У него рано обнаружились абсолютный слух и любовь к музыке. Он просто бредил скрипкой! Его приняли в музыкальную школу для особо одаренных детей. Мы с мамой из сил выбивались, лишь бы Власик ни в чем не знал отказа: оплачивали частные уроки, водили на прослушивание к лучшим педагогам… Он всегда был хорошо одет, сыт, обеспечен всем необходимым. Когда он получил первую премию на престижном конкурсе молодых исполнителей, мы плакали от счастья! – Из ее глаз выкатились две слезинки и медленно поползли по щекам. – Мама умерла четыре года назад, и теперь… я ей завидую. Для нее Влас остался живым. Наверное, бог сжалился над ней и забрал ее раньше, чем произошло это… эта чудовищная трагедия… – Людмила Романовна сдавленно всхлипнула, закрыла руками лицо. – За что мне такая мука? Такая невыносимая боль?..

– Муж вам помогал?

До нее не сразу дошел смысл вопроса. Какой муж?

– Виктор? Сначала присылал немного денег, потом… переводы приходили все реже и постепенно прекратились. Он подал на развод, женился вторично; в новой семье, вероятно, появились дети, и мы с Власом стали для него обузой. Я не держу на него зла. Он подарил мне такого сына!

– А… на похороны отец Власа приезжал?

Никонова отрицательно покачала головой.

– Я понятия не имею, где он… Куда сообщать-то было? Да и забыл он нас, а мы его. Виктор сына в глаза не видел, ни разу не приехал навестить, пока тот был жив. А уж мертвый он ему и вовсе ни к чему.

Они сидели в тесной гостиной Людмилы Романовны, где все стены были увешаны фотографиями знаменитого скрипача. Вот он репетирует с оркестром, вот играет на открытой сцене летнего театра, вот раскланивается, вот задумчиво глядит вдаль… вот держит огромный букет роз, вот обнимает свою невесту; пьет шампанское; стоит на фоне римского Колизея… вот он в Париже, в Милане… в Венеции… а вот панно с изображением Большого Сфинкса.

Никонова перехватила взгляд Астры.

– Это Влас привез из Египта. Его подарок. Сын был для меня всем, составлял весь смысл моей жизни. Я больше не вышла замуж, даже не помышляла об этом; не сделала карьеру; не мечтала ни о чем, кроме его успеха. Работала где придется и кем придется: уборщицей, лифтершей, гардеробщицей в музыкальной школе, библиотекарем, машинисткой. Иногда за мной начинали ухаживать мужчины, но я и представить себе не могла, чтобы у Власа появился отчим.

Она рассказывала и рассказывала о своей судьбе, однако эти подробности трудной одинокой жизни женщины, посвятившей себя сыну, не содержали и намека на тайну его смерти.