Загадка Прометея

Однажды ночью женщины Лемноса перебили все мужское население острова. (За исключением старого царя, которого спасла дочь его Гипсипила — посадила в лодку и столкнула ее в море. За это прочие женщины продали Гипсипилу, царицу, в рабство. Святотатство!) Целый год прожили они одни, без мужчин, и пришли к выводу, что это нехорошо. Не говоря уж о прочем, за этот год на Лемносе ни разу — а ведь и ветры дули, и бобовых зернышек хватало — не случилось родов. Ну, и вообще нехорошо, просто нехорошо! Короче говоря, когда в один прекрасный день к берегу Лемноса пристали аргонавты, женщины буквально озверели. Столько мужчин, и все сплошь — молодые! Не стану входить в детали. Тем более что это и неправда. Не все женщины накинулись на героев откровенно и нетерпеливо. Не все. Иные подступались исподволь, со вкусом. Были и такие, особенно из молодых, которые даже не обратили на мужчин внимания; эти — так, словно были на морском берегу одни и просто-напросто собирались купаться, — неторопливо, одну за одной, сбрасывали с себя одежды, так же неторопливо их складывали аккуратными горками, а потом, когда стояли уже по колено в воде, вдруг обнаруживали, что на них смотрят, что чужеземный герой уже совсем рядом, и в ужасе пытались как-то прикрыться, затем с визгом пускались наутек, то и дело озираясь, — бежали, испуганно-призывными криками маня в прибрежные заросли. Ведь и женщины не все на один лад. Нет, конечно. И мужчины бывают разные, но и женщины — тоже.

Факт тот, что на кораблях остался только Геракл. (Впрочем, остались еще, хотя мифографы странным образом забывают об этом, Мелеагр с охотницей Аталантой: ведь это было их свадебное путешествие.) Что же до Геракла, то я очень хотел бы, чтобы это взяли на заметку те, кто, памятуя о бесчисленных женщинах и сыновьях героя, полагают, будто его облик не отвечает требованиям социалистической морали: да-да, он остался на берегу, охранял корабли! Натура у него была, разумеется, горячая, но все же он сказал: нет! Называйте это, как хотите — религиозной непримиримостью или, наконец, просто жертвой, — но с этими убийцами, с этими ведьмами он спать не будет, ни за что на свете. Мелеагр и Аталанта, надо думать, не скучали. Другое дело Геракл — время-то шло! А тут еще стали долетать до него слухи, что женщины вознамерились навсегда оставить аргонавтов на Лемносе и даже Ясон не ответил на это решительным «нет». Геракл ждал несколько дней, ждал несколько недель, но потом решил, что хорошенького понемножку, и даже подумал: «Это уж слишком!» — причем, вполне вероятно, так думал уже не один он; тогда-то он подхватил свою палицу и ночью обошел все улицы, постучал во все окна: тревога!

И поспешили герои к кораблям — кто в окно, кто в дверь — под отчаянные вопли женщин и сыпавшиеся вдогонку проклятия: «мерзавец», «подлец», «обманщик» (мы-то знаем, сколь чувствительна женская гордость!). Но в героях вдруг, и притом с сокрушительной силой, воскресло сознание долга своего и ответственности — и они без проволочек подняли якоря и дружно взмахнули веслами.

Но, бог ты мой, что это была за гребля! Поначалу-то еще куда ни шло — пока слышались с берега женские голоса, — а уж потом!..

Зато население Лемноса резко возросло. И с тех пор лемносские женщины стараются уже не доходить до абсурда в своем благочестии.

Лемносская история — хотя в конечном счете вполне понятная, скажем так: по-человечески понятная, — показывает, какой незрелой еще была вся эта компания. Любопытно, что уже в те времена половое созревание наступало раньше, чем соответствующее ему нравственно-духовное созревание. (Соответствующее? Как часто одно, можно сказать, исключает другое!) А если бы мы еще вздумали перечислять их драки! Иной раз, правда, из самозащиты. Но сколько раз — просто так, из чистого молодечества! А не то начнется паника, и наши юнцы бросаются вдруг с дубинками на ничего не подозревающую толпу, высыпавшую на берег, чтобы их приветствовать. (Возглавляли провокации всякий раз, разумеется, Диоскуры.)

Таким образом, если экспедиция аргонавтов не удалась — удалась не полностью, — если не доказала с достаточным блеском правоту партии мира, правильность «пунического пути», то это прежде всего следует отнести за счет необузданной горячности молодежи, недостатка дипломатического чутья.

Но и это бы еще не беда. Ведь даже кровавую колхидскую авантюру можно было как-то замять. В самом деле, каких-нибудь несколько лет спустя царь Ээт уже готов был простить побег Медеи и совершенное ею чудовищное убийство его сына; теперь он требовал назад не золотое руно и даже не преступную дочь, а лишь чисто символическую, ничтожную мзду, миролюбивый жест — словом, хоть что-нибудь. В конечном счете Колхиде тоже пошла бы на пользу регулярная торговля с Микенами. Но — нет! Микены ссылаются на эпизод легенды об Ио и грубо выпроваживают посланцев Колхиды.

А в легенде об Ио, как мы увидим, нашла свое выражение великоэллинская мечта — притязания Микен на мировое господство; она была идеологическим фундаментом партии войны, можно сказать, ее «Майн кампф».