Загадка штурмана Альбанова

Она стала еще загадочнее, когда я неожиданно получил письмо из далекой Хатанги от известного полярного гидрографа, кандидата географических наук В. А. Троицкого. Как раз по предложению Троицкого именем Альбанова был назван остров близ Диксона. Великодушно предлагая свою помощь в трудном поиске, Владилен Александрович, между прочим, писал:

«В конце шестидесятых годов мой сослуживец, старейший гидрограф Всеволод Иванович Воробьев, служивший еще в «Убеко-Сибири», рассказывал, что в 1922— 1924 годах он был знаком в Красноярске с бывшей невестой Альбанова, по имени Клавдия, которая была подругой хорошей знакомой Воробьева Елеонской Надежды. Как он говорил, он помнит, где в Красноярске стоял домик Елеонской, где они с приятелем, ухаживавшим за Клавдией, часто виделись с этими подругами. Фамилии Клавдий он не помнит. Попробуйте сами написать Воробьеву (но спешите, Всеволоду Ивановичу уже за восемьдесят, здоровье плохое, хотя многое хорошо помнит). По сведениям Воробьева и с его рисунком расположения дома Елеонской я обращался к красноярским краеведам — с просьбой разыскать родственников или саму Елеонскую, а через нее узнать судьбу Клавдии, не осталось ли у нее каких бумаг Альбанова, так как, собираясь на ней жениться, он, конечно, мог хранить у нее свои бумаги. Но Елеонскую не нашли и ничего не узнали».

Я тут же написал в Ленинград В.И. Воробьеву. Память его была просто поразительна. Рассказав несколько удивительнейших примеров из области северной топонимики, в частности драматическую историю происхождения названия бухты Марии Белки на острове Расторгуеве, он писал: «С «бывшей» невестой В.И. Альбанова (так представила мне ее Н.Г. Елеонская — а была ли она действительно невестой?) имел я короткий, примерно пятиминутный разговор в первых числах июля 1924 года, когда наши суда Енисейского гидрографического отрада «Убеко-Сибири» пришли в Красноярск для погрузки снаряжения, угля и пр., полученного на зиму нашей красноярской базой. Она проявила мало интереса к разговору, ей казалось как-то странно, что кто-то интересуется этой, ушедшей в далекое прошлое темой. С ее слов я узнал только, что Альбанов умер от сыпного тифа в поезде (санитарном?), шедшем на восток. Где он был похоронен? Ей было неизвестно».

Мнения, что Альбанов— по крайней мере с весны 1917 года и до отъезда в Красноярск — был одинок, придерживается и В.А. Троицкий:

«Из имеющихся у меня копий десяти неизвестных писем Валериана Ивановича издателю его «Записок...» Л.Л. Брейтфусу, датированных с марта 1917 по май 1918 года, совершенно точно следует, что этот период он «кочевал» или, по его выражению, «как бы гастролировал» между Архангельском, Петроградом и Ревелем, расставшись с Архангельском весной 1917 года. В Ревеле служил на портовых ледоколах, на разных частных квартирах (адреса указаны) проживал. Нет и намека на семейную жизнь или жену где-то, наоборот, веет неустроенной холостяцкой жизнью».

Неужели Тамара Александровна все-таки что-то напутала? Но если бы просто: «женат», «не женат», а не эта такая жизненная деталь— «но детей не было».

А может, и не напутала? Может, одно второму не противоречит? Действительно, был женат, когда уходил в экспедицию. Но экспедиция пропала без вести, детей не было, — может, она просто его не дождалась (да простит меня тот человек, если я возвожу на него напраслину!)? И в Красноярске у него появилась новая невеста.

Что-то прочно связывало его с Красноярском. Почему в марте 1905 года он вдруг с Балтики уехал туда? Допустим, в Сибири легче было устроиться на службу. Но почему он уехал из Красноярска в Архангельск в 1909 году? (Его архангелогородские родственники якобы подарили музею гидрографического судна «Валериан Альбанов» нож Валериана Ивановича, но на мое письмо они не откликнулись.)

И почему он снова уехал в Красноярск весной 1918 года? Как считает В.А. Троицкий, причиной тому, вероятно, было вступление в Прибалтику немецких войск.