В Дублин нас доставили глубокой ночью. Провезли темными улицами незнакомого города и разместили в приюте Армии спасения. Там не было ни капли спиртного, только чай и сэндвичи.
Солдаты Армии спасения начали петь набожную песню, и мы должны были им подпевать. Слов мы не знали, но мелодия была из тех, что входила в круг наших корабельных песен при авральных работах. Так и пели мы со скрещенными на груди руками:
«Северный парусник, видел его ты?
Йо-хо-хо, йо-хо-хо!
Мачты кривы, как у шхипера ноги!
Йо-хо-хо, йо-хо-хо!»
На следующий день шторм улегся, и мы отправились обратно на «Гамбург». Судно было в плачевном состоянии: надстройки разбиты волнами, помещения наполовину затоплены.
С помощью ручных насосов мы начали откачивать воду. Работали день и ночь. Когда осушили грузовой трюм, стали таскать к борту мешки с разбухшей пшеницей и, вскрывая мешки, высыпать зерно в море…
Почти тридцать четыре тысячи мешков! Вполне достаточно, чтобы накормить армию голодающих.
Таким образом, мы и провели у Дублина целых шесть недель. Периодически нас свозили на берег, где мы стали очень почитаемыми. Из-за нашего «благочестия». Благодаря воинам Армии спасения, которые повсюду расхваливали наше «божественное песнопение».
А кроме того, мы были немцами и потому, как извечные враги Англии, друзьями ирландцев. В маленьких кинотеатрах они аплодировали всякий раз, когда на экране видели германскую армию, и в то же время освистывали английские «медвежьи шапки». Уже тогда, в тысяча девятьсот двадцать пятом!
Спустя шесть недель участь «Гамбург» была решена: «На слом, восстановлению не подлежит!».
Шлангенгрипер улетел в Гамбург, чтобы доложить пароходству. А нас спустя восемь дней забрал «Лютцов» и доставил в Бремерхафен. На нем мы, матросы без судна, были пассажирами третьего класса.
В Бремерхафене все мы расстались…
Гарри Стёвер, Виташек и я остались вместе. Мы договорились для оформления своего увольнения совместно обратиться в Гамбургскую контору по найму матросов.
Мы прибыли туда в середине следующего дня. Это был мрачный декабрьский день накануне рождественского сочельника. До конторы, которая располагалась на улице Адмиралтейства, мы добрались пешком.
В конторе уже горел свет. За барьером сидел маленький лысый мужчина. Когда мы вошли, он на секунду поднял и затем снова опустил голову, продолжая писать. Со скамьи в глубине конторы поднялся господин в черном и направился к нам. Это был Шлангенгрипер!
— Пожмем еще раз на прощанье руки, — он по очереди протянул каждому из нас сухощавую ладонь правой руки.
Затем мы оформили свои бумаги.
Когда мы вышли, Виташек обратился к нам с неотразимым предложением:
— Случай сделал нас дешевыми безработными. По такому случаю не грех бы принять по грогу!
Мы направились наверх к пароходству, где получили расчет. После Стёвера и Виташека наступила моя очередь.
— Вы должны нам еще пять марок семьдесят пфеннигов, — сказал мне служащий.
— Что?..
— Я сказал, что Вы являетесь нашим должником на пять марок семьдесят пфеннигов, — громко повторила эта конторская крыса.
Он был молодым и энергичным чиновником и хотел разделаться со мной побыстрее.
— Но каким образом?
— Читайте сами, — он пододвинул мне бумагу.
Это был счет на перечень вещей, выданных юнге «Гамбурга» Гюнтеру Прину, подписанный самим Шлангенгрипером. Перечет, начинался с морских сапог за сорок пять марок и содержал длинный перечень других вещей: рабочую одежду, сигареты и всяческую мелочь, которой я пользовался на борту судна. Безмолвно уставился я на бумагу…
— Однако, — сказал Виташек. — За такие деньги на берегу ты мог бы опустошить целый буфет.
Он рассмеялся. Но мне было не до смеха: и вот для этого-то я работал полгода… голодая… замерзая… надрываясь… стирая ладони до кровавых пузырей… Для этого?!
— Как же я доберусь домой? — спросил я, дрожа от негодования.
— Пароходство готово выдать Вам взаймы плату за проезд в четвертом классе, — высокомерно ответил служащий.
— Ах вы, толстосумы… — начал я…
Но меня удержал Стёвер. Положив мне на плечо свою широкую руку, он сказал:
— Неси свой крест, юноша. Возьми деньги и уходи. Здесь ты больше ничего не получишь.
Я расписался, и мы ушли.
— Ну, не опускай голову, Принтье, — сказал Виташек на лестнице. — Мы берем тебя с собой. И сейчас навестим одно местечко рядом.
— За тебя плачу я, — побренчал Стёвер серебром в кармане.
— И я тоже, — добавил Виташек.
Моряк с полным кошельком — господин. Мы убедились в этом сами.
Сначала на такси мы поехали смотреть в «Большой свободе» дамскую борьбу. Это было желание Виташека. Однако девушки оказались слишком худые, и мы отправились в танцевальный зал.
Он был всего в паре кварталов отсюда, но Гарри Стёвер настоял на том, чтобы швейцар вызвал для нас такси. Дескать, «он не пойдет пешком, пока у него в кармане есть хотя бы один пфенниг».