Загадка смерти генерала Скобелева

Можно только догадываться, с каким чувством возвращался Скобелев в Россию. С дороги он с горькой иронией писал Аксакову: «Меня вызвали по Высочайшему повелению в Петербург, о чем, конечно, поспешили опубликовать по всей Европе, предварительно сообщив, как ныне оказывается, маститому и единственному надежному защитнику нашего родного русского царского дома – кн. Бисмарку…»

Внутренне он был готов даже к отставке. Однако, переехав границу, несколько приободрился. Причина – горячие овации и заверения в поддержке многочисленных друзей, особенно военных, настроенных весьма решительно и разделявших позицию «белого генерала».

Высшее руководство России было поставлено Скобелевым в довольно затруднительное положение. Несмотря на вызванный им в Европе политический скандал, оно не могло отправить генерала в отставку, понимая, что подобное решение вызовет взрыв возмущения не только у русской общественности, но и в армии. Кроме того, военный и административный авторитет Скобелева был так высок, что его отставка в гораздо большей степени подорвала бы устои армии, чем его политические выходки. Это также не могло не принимать во внимание царское правительство.

Да и сам генерал, прибыв в Петербург, не сидел сложа руки. У него имелось немало доброжелателей в высших кругах, и чтобы смягчить предстоящий прием у государя, были нажаты многие пружины. В этом направлении, например, действовали и граф Игнатьев, и Катков, который в передовых статьях «Московских ведомостей» старался сгладить неблагоприятное впечатление от парижского выступления Скобелева, пользуясь поправками в интервью генерала с английскими и немецкими корреспондентами.

Военный министр генерал Ванновский встретил Скобелева выговором, но последний «как высокопревосходительный» (Ванновский был только «превосходительный») принял наказание довольно фамильярно, сказав, что сам сожалеет о случившемся.

Своими размышлениями о дальнейшей военной карьере Михаила Дмитриевича военный министр поделился с Перетцем: «Нельзя ему доверить корпуса на западной границе, – сейчас возникнут столкновения с Германией и Австрией, – может быть, он даже сам постарается их вызвать… Скобелева надо поставить самостоятельно. Главнокомандующий он был бы отличный, если же подчинить его кому-нибудь, то нельзя поздравить то лицо, которому он будет подчинен: жалобам и интригам не будет конца».[31]

Таким образом, можно было ожидать, что беспокойный генерал получит назначение вроде туркестанского генерал-губернатора. Сама по себе мысль поставить Скобелева начальником края, который он очень хорошо знал, имела свою логику и никого бы не удивила. Очень возможно, что на этом посту Михаил Дмитриевич чувствовал бы себя довольно независимо. При иных обстоятельствах генерал ничего не имел бы против такого назначения, но в тот период, когда в Западной Европе загорелась его звезда, отъезд в далекий Туркестан, хотя бы и в качестве генерал-губернатора, мог рассматриваться только как почетная ссылка.

Вопреки ожиданиям встреча Скобелева с Александром III прошла благополучно. Как Михаилу Дмитриевичу удалось отвести от себя императорский гнев, неизвестно до сих пор. Терялись в догадках и современники. Вот что рассказывал А. Витмер об этой встрече со слов дежурного свитского генерала. Император, «когда доложили о приезде Скобелева, очень сердито приказал позвать приехавшего в кабинет. Скобелев вошел туда крайне сконфуженным и по прошествии двух часов вышел веселым и довольным». Передавая распространившееся тогда мнение, Витмер добавляет: «Нетрудно сообразить, что если суровый император, не любивший шутить, принял Скобелева недружелюбно, то не мог же он распекать целых два часа! Очевидно, талантливый честолюбец успел заразить миролюбивого государя своими взглядами на нашу политику в отношении Германии и других соседей».[32]

В. И. Немирович-Данченко писал об аудиенции у царя: «В высшей степени интересен рассказ его (Скобелева. – Авт.) о приеме в Петербурге. К сожалению, его нельзя еще передать в печати. Можно сказать только одно – что он выехал отсюда полный надежд и ожидания на лучшее для России будущее».[33]

Внешние успехи в Петербурге не сняли у Скобелева внутреннего напряжения. Он понимал, что идет по ниточке, которая в любую минуту может порваться. Его не покидали дурные предчувствия. Примечателен в этом плане разговор Скобелева с Дукмасовым – его адъютантом времен Балканской кампании. «Это постоянное напоминание о смерти Михаилом Дмитриевичем, – вспоминал Дукмасов, – крайне дурно действовало на меня, и я даже несколько рассердился на генерала.

– Что это вы все говорите о смерти! – сказал я недовольным голосом. – Положим, это участь каждого из нас, но вам еще слишком рано думать о могиле… Только напрасно смущаете других. Ведь никто вам не угрожает смертью?!

– А почем вы знаете? Впрочем, все это чепуха! – прибавил он быстро.

– Конечно, чепуха, – согласился я».[34]