Заговор против Сталина не был, конечно, заговором прямых действий, чтобы его убить, но был, выражаясь юридическим языком, заговором "преступного бездействия", когда Сталину, получившему тяжкий удар, дали умереть, не вызывая врачей. С. Аллилуева выставляет на этот счет два тезиса, один противоречащий другому: 1) "Никакого заговора или приведения в исполнение такового, в злодейское исполнение, – я не видела и не вижу" и 2) "Из моих двух книг ясно: семидесятитрехлетнему старику с повышенным кровяным давлением б е з у с л о в н о п о м о г л и п о м е р е т ь т е м, ч т о о с т а в и л и е г о в с о с т о я н и и у д а р а б е з врачебной помощи в течение 12 (и больше…) часов" (слова "помогли помереть" выделены Аллилуевой, а остальные мной. – А. А.) (там же, письмо С. Аллилуевой датировано 23.01.77). Вот это "помогли помереть" Сталину невызовом врачей я и считал в книге наиболее вероятной формой заговора Берия против жизни Сталина.
Отводила С. Аллилуева и другую мою версию – ее брат умер не от алкоголизма, а от политики, иначе говоря, его убрали как опасного свидетеля. Она писала: "Брата моего Василия я бы очень хотела видеть таким бравым х р а б р ы м генералом, каким его рисует г-н А. К сожалению, брат был р а з р у ш е н алкоголем физически и умственно… Не будем и здесь п о д о з р е в а т ь убийства…" (выделено С. Аллилуевой. – А. А.). Письмо С. Аллилуева кончает загадочно: "Мои две книги содержат все, что я знала: надо лишь уметь читать их внимательно. Спасибо за это Авторханову, однако no comments".
Через двадцать пять лет после своих первых книг и более десяти лет после критики моей "Загадки…" С. Аллилуева написала новую "Книгу для внучек", которая будет опубликована в журнале «Октябрь» в Москве. Отрывок из нее напечатала газета "Московские новости" (21.10.90). В новой книге С. Аллилуева пересмотрела некоторые свои старые оценки и внесла очень важные дополнения, которые связаны с событиями в Кремле накануне и в первые дни после смерти Сталина. Она пишет:
"Здесь уместно, мне думается, вспомнить о двух событиях, которые произошли зимой 1952–1953 годов, событиях, предшествовавших и последовавших за смертью моего отца. Я не писала о них в своих ранних книгах. И значение их как-то больше раскрывается именно со временем, из перспективы. Сейчас мне кажется, что я вижу определенную связь между ними, чего я не видела ясно, когда писала "Двадцать писем". В обоих этих событиях странно фигурировал один и тот же человек… Я полагаю, что необходимо сейчас дополнить мои старые книги нижеследующими фактами. Последний разговор с моим отцом произошел у меня в январе или феврале 1953 года. Он внезапно позвонил мне тогда и спросил, как обычно, безо всяких обиняков: "Это ты передала мне письмо от Надирашвили?" – "Нет, папа, я не знаю такого". – «Ладно». – И он повесил трубку. После смерти Сталина, когда в Колонном зале проходили люди мимо его открытого гроба, дочь Сталина заметила в составе большой грузинской делегации "высокого грузного человека" в одежде рабочего, который остановился, задерживая ход других. Он "снял шапку и заплакал, размазывая по лицу слезы и утирая их своей бесформенной шапкой. Не заметить и не запомнить его крупную фигуру было невозможно". Через день или два этот же самый грузин явился на квартиру С. Аллилуевой. "Здравствуйте, – сказал он с сильным грузинским акцентом. – Я – Надирашвили". Это имя Аллилуевой еще недавно назвал отец. С. Аллилуева пустила его в квартиру. Он сел, показал ей туго набитую бумагами папку и заплакал. ""Поздно! Поздно!"" – только и сказал он, добавив, что Берия "хотел меня убить… он никогда не поймает меня…". И тут же спросил адреса маршалов Жукова и Ворошилова. "Я д о л ж е н увидеть Жукова. Я должен все ему передать. Я все собрал об этом человеке. Он меня не поймает"".