— Знавал я одного разбойника, — сказал Себастьяно Проколо, — и этого разбойника приговорили к девяти годам тюрьмы. Отбыв срок, он вышел на волю и был полон надежд. Я постарел, это верно, говорил он, однако подожди: вот пройдет шесть или семь месяцев, и ты меня не узнаешь, я заткну за пояс любого. В общем, он произносил те же слова, что и ты. Сущий вздор все это, милый мой. Выдохся бедняга, его песенка спета. Потом мне часто доводилось встречать того разбойника. Вот отдохну еще чуток, уверял он, и тогда смогу горы свернуть. Но с каждым днем он только чахнул.
— Так происходит с людьми, но мы, ветры, устроены иначе, — возразил Маттео. — Скоро сам убедишься.
— Даже Бенвенуто одурачил тебя…
— О, не бери это в голову, полковник. Я улажу дело. Днем раньше, днем позже — разницы для тебя, в сущности, нет… Дай мне время, чтобы набраться сил…
— Днем раньше, днем позже — так и проходят годы… Правда, если задача тебе не по плечу, справлюсь в одиночку. Шутить с ребятишками я мастак, вот увидишь. Бенвенуто приезжает сюда на каникулы, он вроде уже сегодня должен явиться…
Именно в этот момент — точно так и происходит во всяких старых сказках — дверь кабинета открылась. На пороге стоял Бенвенуто с чемоданом в руке.
— А вот и он. — Полковник обернулся. Последовало долгое молчание, слышен был только тихий посвист Маттео, который кружился в оконном проеме, да щебетание какой-то птицы вдалеке под дождем.
— А вот и он, — повторил полковник. — Батюшки, до чего же бледный и худой, кожа да кости, ты только посмотри. Однако удирает по ночам из пансиона и шастает по лесу…
— С кем ты разговариваешь? — спросил Бенвенуто.
— С Маттео, с ветром Маттео, он, наверное, знаком тебе не понаслышке. Ты ведь тогда здорово перепугался, а?
— Ну, разве что самую малость…
— Без вранья! — оборвал его Проколо. — И кстати, усвой две вещи. Мы, Проколо, никогда не лгали и ни разу в жизни не струсили. Впрочем, в тебе же течет совсем другая кровь. Ты не из нашей породы.
Бенвенуто стоял в дверях и внимательно слушал полковника. Лицо мальчика было серьезным.
— Каникулы проведешь у меня, — продолжал Себастьяно Проколо. — Ветторе проводит тебя в комнату. Если что-нибудь понадобится, обращайся к нему. И не забывай, что ты тут должен заниматься: в пансионе ты отнюдь не блещешь знаниями. А ведь на моей совести и твоя учеба тоже.
Вошел Ветторе, взял у Бенвенуто чемодан и отвел мальчика в приготовленную для него комнату, беседуя с ним ласково и по-дружески.
Полковник и Маттео остались наедине.
— Ну что, видел? — спросил полковник.
— Да, видел, — ответил Маттео. Потом он пересек лужайку перед домом и медленно полетел восвояси. Дождь перестал, сквозь облака пробивалось солнце.
На камень выползли две старые ящерицы и подставили спины этим скупым лучам. Маттео прошелестел мимо.
— Эй, Карло, — обратилась одна из ящериц к другой, — уж не Маттео ли это?
— Маттео? — усомнилась та. — Не смеши меня, это какой-то легкий ветерок. Разве не слышишь, он совсем бестелесен. А у Маттео была мощь…
Маттео услышал, что о нем говорят. Он насторожился, сбавил высоту и принялся оглядывать луг как раз неподалеку от камня, который облюбовали ящерицы.
Ящерицы быстро отвернулись друг от друга и застыли в неподвижности, притворившись, что им ни до чего нет дела.
Некоторое время Маттео выжидал, пытаясь выяснить, кто же разговаривал. Голоса были тонкими, слабенькими, как у совсем маленьких существ. Он посмотрел на ящериц, но, заметив, что они сидят не шелохнувшись, точно окоченели, успокоился и продолжил путь.
Глава XVIII
Вечером Бенвенуто лег в свою новую постель, погасил свет и уже начал было засыпать, когда услышал, что в углу кто-то скребется.
Затаив дыхание, он зажег лампу и увидел большую мышь, которая ковыляла прямо к его кровати, прихрамывая на заднюю левую лапу.
— В чем дело? — сказала мышь тонким гнусавым голосом. — Кто тут разлегся на моем месте?
Ошеломленный Бенвенуто молчал. Мышь, которую переполняло чувство собственного достоинства, была вынуждена объясниться. Она считалась самой старой мышью в доме и главой мышиного сообщества; с полковником Проколо, утверждала она, мы друзья, и именно с его разрешения, если ночью разыграется буря, я прихожу сюда и устраиваюсь внутри матраса. Электрические разряды в атмосфере пугали мышь, и только в этом укромном месте ее ничто не тревожило.
— Но сейчас грозы нет, — заметил Бенвенуто.
— Пока нет, однако скоро будет. В таких вопросах я хорошо разбираюсь, — стояла на своем мышь. — Но так и быть: если не хочешь уступить мне кровать, разрешаю тебе остаться. Я все равно залезу внутрь матраса. Только подвинься немного, а не то раздавишь меня.
Бенвенуто, смущенный, примостился на краешке постели, а мышь между тем забралась в матрас через дырку, очевидно давным-давно прогрызенную, и принялась ворошить подсолнечную шелуху, которой он был набит.
Раза два или три Бенвенуто удавалось задремать, но вскоре его будил шорох под боком.
— Вот уже несколько дней мучаюсь от бессонницы, — жаловалась мышь, — а теперь еще ты мне мешаешь, стало чересчур тесно, прежде я ведь одна тут спала.