Загадка Старого Леса

Наконец полковник позвал к себе Бернарди. Включил радио и, когда из приемника вырвался злополучный шум, спросил, испытующе глядя на него:

— Этот шум, Бернарди, вам знаком? Он ведь знаком вам, не правда ли?

— Да, к сожалению, — ответил Бернарди. — Он не дает мне покоя с августа.

— Что вы сказали? Повторите, ради Бога.

— С августа лес по ночам стонет и жалуется. Никто из моих товарищей не знает причины. Но все чувствуют: стряслась беда. И я тоже чувствую. Словно нависла какая-то угроза. Каждую ночь лес плачет, и мое дерево тоже. Вроде бы я неплохо понимаю ели, — тут он грустно улыбнулся, — однако то, что происходит сейчас, для меня загадка. Кажется, будто нас гложет изнутри болезнь, но что за болезнь поселилась в нас — мы понятия не имеем.

Некоторое время полковник молчал; затем, кивнув в сторону приемника, спросил:

— Но как это могло проникнуть сюда? У вас же нет радиостанции?

— Нет, — ответил Бернарди с прежней грустной улыбкой. — Радиостанции у нас, и правда, нет. А потому никаких разъяснений я вам дать не могу. Скажу лишь вот что: ближе к концу июля, я отлично это помню, со стороны Нижнего Дола налетело целое полчище маленьких белых бабочек, которые рассеялись по лесу. И так порхали несколько ночей кряду. Да, только это мне и известно: деревья начали страдать именно тогда.

К этим словам Бернарди больше ничего не добавил.

Все стало ясно лишь весной, когда из трещин в коре выползло несметное число личинок. Белые бабочки, выпущенные 26 июля из ящика, что был водружен на странную телегу, отложили в лесу яйца; с наступлением тепла из яиц вылупились личинки, и теперь деревья облепили гусеницы желтовато-зеленого цвета.

Весна принесла с собой горе. Вековые исполинские ели чувствовали, как по их стволам передвигаются эти мягкие, рыхлые существа, как они с еле слышным шорохом расползаются по веткам. Гусеницы вели себя уверенно и нагло, не стесняясь распевали свои глупые песенки и желали друг другу полакомиться на славу. По небу плыли серые тучи, огромные и безобразные, птицы охрипли, а вместе с ветрами в лес просачивались запахи гари и плесени.

Первой за дело взялась гусеница совсем крохотная, но вылупившаяся прежде других: она подползла к еловой иголке, сгрызла ее до середины, а остаток сбросила на землю — и его с невиданной жадностью поглотила сестрица коротышки. То же самое она проделала со второй еловой иголкой, с третьей. Так гусеницы начали уничтожать лес.

Бернарди и остальные духи не придали этому значения; гусеницы, хотя и были прожорливыми, не могли, конечно, съесть всю чащу, думали они. Но личинок становилось все больше. В лесу стояло непрерывное чавканье.

Бабочки отложили яйца не на всех деревьях. Однако беда не миновала никого. Гусеницы спускались с веток, раскачиваясь в воздухе на тонких нитях, похожих на паутину, — для этого достаточно было легкого порыва ветра. Они болтались словно маятник и, почти невесомые, старались вихляниями тела увеличить амплитуду колебания.

Стоило ветру подуть сильнее, и — оп! их уже перебросило на соседнее дерево.

По всему Старому Лесу качались эти бесшумные качели. Гусеницы глодали, жевали, грызли, лавировали на нитях, хихикали над своими гнусными шутками, по-заговорщицки переглядывались. Светило солнце, лил дождь — гусеницы, ловкие, как воздушные гимнасты, продолжали набивать животы.

Глава XXVIII

Гусеницы ели непрерывно. Ни Бернарди, ни лесной комиссии, призванной на помощь, не удалось найти средства против этой напасти. Обратились к специалисту по лесоводству, однако тот сказал, что теперь уже слишком поздно: яйца нужно было уничтожить до наступления весны; остается только ждать, пока гусеницы не превратятся в куколок, и тогда можно попытаться собрать их.

Приемник полковника наконец заработал исправно. Старый Лес больше не стонал по ночам, он обессилел и пребывал в тягостном, мучительном томлении, а гусеницы между тем продолжали обгладывать ветки — и деревья были похожи на страшные, костлявые остовы.

Отчаявшись, Проколо даже решил посоветоваться с сорокой.

— Единственный, кто может спасти ели… — ответила сорока. — Скажу тебе по секрету: спасти ели может только Маттео. Если хочешь, отправь его ко мне, я расскажу Маттео, что делать.

Полковник немедленно позвал ветер.

— Послушай, Маттео, — начал он, — тебе представился случай показать, на что ты способен. Только ты можешь спасти лес. Лети к сороке, она все объяснит.

Услышав эту весть, Маттео воспрянул духом. Оказывается, кому-то он еще нужен.

Ночь напролет Маттео шептался с сорокой. Утром он умчался прочь, пронесся по долине и прилетел к далекой горе, покрытой лесом, и там начал рыскать среди деревьев и кого-то звать.

Маттео возвратился к полковнику еще до заката солнца. Он тащил за собой рой насекомых, которые издавали звонкий писк, — это было войско ихневмонов.

Подобно белым бабочкам, ихневмоны быстро разделились на множество мелких стаек и рассредоточились по лесу. Они были насекомыми с прозрачными крылышками, с хрупким, изящным туловищем и тонкими ногами. У самок, составлявших основную часть войска, тело оканчивалось длинным жалом.