Загадка Туринской Плащаницы

«Некоторые раннецерковные писания, – отмечал протоиерей Александр Мень, – ссылаясь на пророчество о Слуге Господнем (Ис. 53), полагали, что уничижение Христа относилось к Его внешности. Св. Иустин, Климент Александрийский и Тертуллиан утверждали, будто Иисус был невзрачен лицом».

Римский энциклопедист Авл Корнелий Цельс, пытаясь опровергнуть идею божественной сущности Христа, во II веке писал, что тот, в ком присутствует Дух Божий, должен резко отличаться от других ростом, красотой, силой, голосом, способностью поражать и убеждать. Ничего такого в Иисусе вроде бы не было.

Правда, согласно преданию, Иоанн Креститель сразу же выделил Иисуса из толпы, а в последующем Иисус, безусловно, и поражал, и убеждал тех, с кем общался; при невзрачной внешности было бы очень нелегко обратить на себя внимание и быстро приобретать доверие незнакомых людей.

«Совершенно неосновательно мнение, – писал А. Мень, – будто Христос был хрупок и слаб от природы. Он многие годы занимался физическим трудом, немало странствовал, провел сорокадневный пост».

Аналогичное суждение высказывал Карл Адам, автор исследования о Христе: «Под палящими лучами солнца, по тропинкам, ничем не затененным, через дикое нагромождение скал Он должен был в шестичасовом переходе совершить восхождение более чем на 1000 метров. И самое удивительное – Иисус не был утомлен. В тот же вечер Он принимает участие в пиршестве, приготовленном для Него Лазарем и его сестрами… Нет сомнений, что Иисус сотни раз ночевал под открытым небом и отчасти потому так близко знал лилии в полях и птиц в небе. Только в корне здоровое тело могло соответствовать всем этим требованиям. К тому же эта жизнь странника была полна трудов и необычайных напряжений».

В чем-то, пожалуй, были правы те художники древности, которые изображали Христа сильным, стройным, красивым человеком. Только вот конкретные черты лица во всех подобных случаях отсутствуют: некая аллегория, и только.

Единственное исключение – зарисованная в XVII веке итальянским ученым Антонио Бозио фреска из катакомб Св. Калликста. На ней был запечатлен мужчина с длинными волосами и небольшой бородой. По мнению А. Бозио, изображение относилось ко II веку. К сожалению, проверить версию и увидеть фреску невозможно: она была разрушена.

«Самое загадочное в иконографии Иисуса Христа, – сделал вывод А. Мень, – это неожиданный переход от символических, условных изображений к тому образу, который с тех пор прочно утвердился в традиции. Его называют «восточный» или «исторический», и в Риме он стал известен уже с III века».

Как бы ни были разнообразны лики Христа в истории искусства – от мозаик Византии и мастеров Ренессанса до произведений Нового времени, – все они обнаруживают зависимость от этого прототипа…

Заманчиво было бы предположить, что основой для него явился какой-то «древний образ». Какой это образ? По-видимому, им вполне мог стать портрет, запечатленный на Туринской Плащанице (или на фреске из катакомб Св. Калликста?).

Показателен сам факт принятия древними живописцами за образец именно такого лика. Если бы прототипом послужила какая-то фреска или скульптура, то почему вдруг ее восприняли как наибольшее приближение к реальности? Тем более что речь идет не о единичных, а о массовых изображениях, да еще появившихся не сразу, а через несколько веков после казни Иисуса.

Со времен Византийской империи, примерно с VI века, лики Христа на иконах, монетах, скульптурах стали более или менее сходны: бородатый человек с длинными волосами, вытянутым красивым лицом, прямым носом, глубокими глазницами, широким и невысоким лбом. Понятно, что в империи естественна стандартизация, выработка единого канона. Но почему был избран именно такой образец? Почему люди поверили в то, что он, данный конкретный образец, единственно верный или, во всяком случае, более всех других может претендовать на сходство с оригиналом?

Логично предположить, что исходное изображение было необычайным, заставляющим поверить в его подлинность, нерукотворность. В таком случае на эту роль подходит единственная «картина» – Туринская Плащаница. Только она могла поразить воображение зрителей, пробудить в них ощущения чуда.

Ведь письменные соответствующие свидетельства – в Евангелиях – отсутствуют.