Загадка Ватикана

И вечером Сильвестр собрал строителей, дабы предоставить им план храма, задуманного им в виде креста. При этом добавил:

— Кладите камень лишь там, где не место дереву, так как дерево может взрасти, тогда как камень дополняет строительство. Бойтесь камня. Это материал Каина и символ гордыни. Из-за него погибли целые цивилизации.

— Очень хорошо, — согласились строители.

Но едва Сильвестр ушел, как один из них возмутился:

— Что за нелепая идея, недостойная наших предков! Строить из дерева, тогда как камень прочнее и не боится пожара! Святой человек разбирается в медицине, но в строительстве — это уж смех один!

Присутствовавший при этом Теофил вступился за Сильвестра:

— Сильвестр знает, что говорит. Не у него ли посох плотника Иосифа, отца Господа нашего?

Никто не посмел перечить. Однако стремление строить из камня, а не из дерева проникло во все умы. Каждый думал, что Христос заслуживает храма такого же красивого и богатого, как храмы Зевса, Афины или Афродиты, возведенные из мрамора. Все это, конечно же, было добрым намерением. Но именно на это и рассчитывал Люцифер для достижения своих целей. Ибо красивому строению полагаются дорогая отделка, статуи и краски. Склонность к роскоши продолжала играть свою роль».

Адриен Сальва и Мореше около часа шагали молча по Риму, переливающемуся желто-оранжевыми красками прекрасного летнего вечера. Их мысли были созвучны медленным шагам. Навстречу попадались говорливые молодые люди. Машины медленно обгоняли их. Хорошо было бы посидеть на террасе дорогого кафе на зависть любопытным прохожим. Но ни Сальва, ни Мореше не могли позволить себе развлекаться подобным ребячеством.

Когда они вышли на пьяцца Навона, у них, возможно, и появилось желание остановиться, чтобы полюбоваться игрой водяных струй и света фонтана Нептуна или Моро, но, поглощенные размышлениями, перемешанными с мечтами, приятели продолжили дорогу. Идя рядом, они были разделены одиночеством.

Мореше припоминал содержание последних страниц «Жизнеописания», переведенных Караколли. Не было ли то и в самом деле в эпоху, когда церковь создавалась под эгидой императоров уже с отклонениями, что позволило Ренану[18] задним числом констатировать: туда, где ожидалась вера во Христа, приходила церковь? Да и могло ли бы быть иначе? Святой Франциск тщетно пытался проповедовать бедность и воздержание. Римская пышность победила его, возведя в честь этого бедняка базилику о трех этажах.

В свое время иезуит перевел с эфиопского легенду о плотниках, о которых упоминается в «Жизнеописании Гамалдона», переделанном польским фальсификатором. Был там кочевник Авель, находивший приют под сенью листвы деревьев, строивший шалаши, прежде чем пуститься в бесконечное путешествие. Был там и Каин, хлебопашец, трудившийся на земле. Он построил себе жилище из камня и был более цивилизованным, чем его брат, которого он впоследствии убил. С одной стороны, дерево — символ роста; с другой — камень — символ строительства. И средневековые плотники не без умысла предсташтяли Христа, спасенного от каменного гроба, в саду.

Вспомнил Мореше в этот момент и о любопытнейшем противостоянии, как казалось, слишком рано проявившемся между церковью Петра и церковью Иоанна, будто первый и в самом деле был связан с камнем, а второй — с деревом, которое по удивительной аналогии превратилось в Дерево Иисуса. При кресте Иисуса стояли Его мать и Его любимый ученик. Матери Иисус сказал: «Жено! Се, сын Твой» [19]

, а ученику: «Се, Матерь Твоя» [20].

Мореше с удовольствием побеседовал бы обо всем этом с Сальва, но догадывался, что тот думает о чем-то своем. Ему не хотелось прерывать течение его мыслей. И правда, в то время как иезуит предавался умозрительным построениям духовного порядка, Сальва припоминал события, которые сорок лет тому назад предшествовали поразительной смерти его дорогой Изианы, младшей дочери князя Ринальди да Понте.

Она не была его любовницей, отнюдь. Они, без сомнения, оба желали перейти за границу взаимной привязанности и в сумраке кафе или сквера броситься в объятия друг другу, но от этого шага их удерживало уважение к их дружбе. Адриен приехал в Рим на каникулы, собираясь побродить по музеям и катакомбам. Его встреча в поезде с молодой девушкой все изменила.

Почему же старый профессор этим теплым летним вечером охотно вернулся в прошлое, которое так долго старался забыть? Наверное, потому, что понял необходимость наконец-то посмотреть загадке в лицо. Да и корректное молчание шедшего рядом Мореше побуждало к этому.

«Никогда не верь тому, во что уверовал» — таковы были последние слова Изианы перед тем, как она бросилась в реку. Хотела ли она сказать, что все было иллюзией, включая ее кончину? Или же она, напротив, предлагала выйти за рамки верования, чтобы прийти к убеждению? Не была ли эта тяжелая фраза в устах молоденькой девушки реминисценцией последнего момента, подобно заключительной театральной реплике?