Загадка воскресшей царевны

Иногда ему пытались оказывать внимание господа известной породы, особенно актеры или поэты, но это вызывало в нем брезгливость и отвращение; равно с ними гонялись за Анатолием и самые привлекательные особы дамского пола, хотя ни одна из них не взволновала его воображение настолько, чтобы он решился расстаться с невинностью. В конце концов, в погоне за той же неуловимой мужественностью он доверился с этой проблемой вышеупомянутой Галочке и на некоторое время сделался завсегдатаем публичных домов, однако врожденная брезгливость вскоре отвратила его от удовольствий такого рода, тем более что менять классическую форму носа с помощью венерических заболеваний ему не просто не хотелось, но было глубоко противно.

Словом, измениться к лучшему (в его понимании) Анатолию не удавалось, поэтому он и улыбнулся скептически в ответ на слова отца, однако промолчал, не желая огорчать его своим цинизмом.

Впрочем, прекрасная погода, запах моря, прелесть Териоки, хорошенькие дачки, видневшиеся в садах и палисадниках тут и там, да и вообще вся атмосфера летней праздности очень быстро улучшили настроение Анатолия, а уж когда мать, которая была откровенно рада его приезду, усадила за обеденный стол на террасе, все вообще показалось великолепным.

Фасад дома обращен был не к улице, а в тенистый сад, в котором росли вековые дубы. Терраса была застеклена; над ней нависал открытый балкон, и Анатолий, зная, что это балкон его спальни, уже предвкушал, как будет любоваться оттуда, с высоты, окружающими садами.

У террасы росло множество сиреневых и шиповниковых кустов, за ними поднимались яблони и вишни, а за забором виднелась коричневая крыша другой дачи.

– Новый дом? – спросил Анатолий, вспоминая, что раньше за забором можно было наблюдать только рощицу. – Новые соседи? Кто такие?

– Да, новые, – кивнул Дмитрий Ильич и тотчас заговорил о другом: – В этом году грибы пошли рано. Целыми корзинами подосиновики и подберезовики ношу.

– Вижу, вижу, ем, ем, – весело отозвался Анатолий: перед ним стояла полная тарелка жареных грибов в сметане. – А кто в этом новом доме живет?

– Дачники, кто еще? – небрежно пожал плечами отец и продолжил свой рассказ: – Когда грибы пошли, здешние их начали собирать ну просто немилосердно! Всю округу прочесывали. А я облюбовал один дальний косогор, куда никто не заглядывал, и оттуда притащил несколько корзинок. Но один ушлый господин приметил, откуда я добычу ношу, и решил меня прогнать. Ты только вообрази: придет на косогор и ну стрелять из револьвера то в одних, то в других кустах! Но я же знал, что в меня он стрелять не станет, а потому не обращал на него никакого внимания. Пока он бегает от куста к кусту да пули тратит, я корзинку наберу. Ну и переупрямил его. Давненько он что-то не появлялся, а мы что ни день, то грибы и сушим, и жарим, и супы отменные едим, пироги печем, и соседям иногда приносим.

– Вон тем? – спросил Анатолий, кивая на дом за забором. Казалось странным, с какой настойчивостью отец пытался перевести разговор, чуть только он заходил о новых соседях.

– В том числе, – кивнул отец и начал хвалить кулинарные таланты жены, но Анатолий удивленно спросил:

– Что ж там за особы живут, что ты о них даже говорить не хочешь? Чем они тебе досадили? Бранчливые, что ли? Шерстят?

Отец расхохотался. Это было их семейное словцо: еще в детстве, когда шерстяной башлык, который на Анатолия надевали зимой, начинал колоться, мальчик ныл: башлык, мол, шерстит!

– Да нет, хорошие, простые люди, – ответил Дмитрий Ильич. – Сынок у них болезненный, иногда меня к нему зовут. Да и сам Филатов тоже простудился недавно.

– Ага, значит, их фамилия – Филатовы, – сделал простой вывод Анатолий.

Дмитрий Ильич слегка нахмурился, словно подосадовал на себя за обмолвку.

Настроение у него явно испортилось, но Анатолий не мог понять отчего. Впрочем, он решил не продолжать разговор, который был отцу неприятен. Вот только почему у матери сделался такой встревоженный вид?… Что-то не так с этими Филатовыми, но что?

Да ладно, какое его дело, в конце концов?

После сытного обеда стало клонить в сон. И воздух был сладок, и спокойствие реяло в нем, как аромат цветов… «А почему бы не вздремнуть?» – подумал Анатолий и только собрался подняться в свою комнату, как вдруг испуганный девичий голос нарушил тишину:

– Дмитрий Ильич! Дмитрий Ильич!

Отец так и вскинулся, бросился к перилам:

– Анна Федоровна? Это вы? Что случилось?

– Сереже опять плохо! – раздался крик. – Пожалуйста, идемте!

– Иду! – ответил отец, исчезая в комнатах и через мгновение выбегая оттуда со своим медицинским саквояжем.

Секунда – и его не стало на террасе. Прошумели кусты, трава – и стало тихо.

Анатолий изумленно посмотрел ему вслед, потом перевел взгляд на мать.

Вера Савельевна стиснула дрожащие губы. Глаза были полны тревоги, на щеках появились красные пятна – значит, близки слезы. Она сняла красивый кружевной передник, нервно скомкала, потом зачем-то аккуратно развесила на перилах террасы… мысли ее сейчас явно были не о переднике!