Анархия, установившаяся во Франции после битвы при Пуатье, привела к ненависти простого народа к людям, поправлявшим свои дела силой оружия, и в народе одинаково поносили как безродных разбойников, так и промышлявших разбоем рыцарей; а вот в великосветской среде к таким людям относились по-разному, и не все их осуждали. «Молодой, храбрый и привлекательный» Эсташ д’Обресикур, рыцарь из Эно, участвовавший на стороне англичан в битве при Пуатье, с установлением перемирия превратился в разбойника и добился таких успехов, что завоевал любовь Изабеллы, овдовевшей графини Кентской, племянницы английской королевы и уроженки Эно, как и он сам. Она засыпала Эсташа подарками и любовными письмами, вдохновлявшими его на новые «подвиги». Он захватил Шампань и часть Пикардии, но затем его взяли в плен французские рыцари, сумевшие наконец-то объединиться, чтобы дать отпор дерзостному разбойнику. Заплатив огромный выкуп в двадцать две тысячи франков, д’Обресикур, чтобы поправить пошатнувшееся положение, вернулся к прежним занятиям, возглавил отряд в две тысячи человек, а затем принялся продавать захваченные им замки прежним владельцам. Эти действия отнюдь не уронили его в глазах прекрасной графини, и он женился на Изабелле.
В ответ на недовольство французов, непрерывно жаловавшихся на то, что английские отряды разбойников нарушают перемирие между странами, король Эдуард приказал расформировать эти отряды, но его указ ситуацию не исправил, да и сам король полагал, что пока с французами обсуждаются условия мирного договора, эти отряды оказывают на Францию благоприятное для переговоров давление. Кром того, Эдуард не хотел ссориться с Карлом Наваррским. Хотя тот все еще находился в тюрьме, его сторонники, включая брата Филиппа, действовали в интересах английской короны.
Для защиты от отрядов грабителей в деревнях строили укрепления из камней, окружали их рвами, а на колокольню таскали камни, чтобы бросать в налетчиков, и ставили на ней часовых, чтобы наблюдать за округой. «Церковные колокола теперь не созывают людей на молитву, а призывают спрятаться от разбойников». Крестьяне укрывались в разных местах, нередко в ближайшей церкви, а жившие у реки во время налета разбойников прятались на островах или в лодках, бросив якорь посередине реки. А жители Пикардии уходили в пещеры, вырытые в те времена, когда во Францию хлынули викинги.
Хронист Жан де Венет, рассказывая о бесчинствах разбойников, полагал, что причиной насилия, воцарившегося во Франции, являлась неспособность правительства организовать разбойничьим отрядам необходимый отпор. Де Венет писал свою хронику в шестидесятые годы XIV столетия, будучи в то время главой ордена кармелитов. Изъявляя солидарность с третьим сословием, он критиковал регента, «не принимавшего мер для исправления тяжкого положения», и надменных аристократов, «презиравших простолюдинов и даже не помышлявших о сотрудничестве с ними». Как считал де Венет, «аристократы грабят крестьян, присваивая себе плоды их труда, и никоим образом не защищают страну от внешних врагов». Кроме того, он полагал, что Генеральные Штаты прекратили работу из-за преднамеренных разногласий аристократов с третьим сословием. «С того времени, — писал де Венет, — во Франции воцарилась неразбериха, способная погубить государство».
В то же время некий бенедиктинский монах, возмущенный положением в государстве, выступил с полемическим заявлением «Грустный взгляд на незавидное положение французского королевства». Уязвленный тем, что король некогда гордой Франции был пленен «в самом сердце страны» и беспрепятственно препровожден на чужбину, этот монах критиковал военную подготовку французских рыцарей и задавал им неудобные вопросы: «Где вы учились военному делу? Кто наставлял вас? В чем заключалось ваше учение? Не воевали ли вы с врагом под знаменем любвеобильной Венеры, думая лишь о том, чтобы поскорее покинуть поле сражения и погрузиться в плотские наслаждения?..» Последний вопрос звучал так: «Можно ли научиться военному делу, тратя молодые годы на охоту и развлечения?» Монах также порицал простолюдинов, находящихся под каблуком у неразумных жен и помышляющих лишь о том, как набить свой живот. Обличал монах и священнослужителей — за недопустимую роскошь, алчность, распутство, зависть, чревоугодие. Монах сетовал, что добродетель утрачивается, пороки растут, честность изничтожается, милосердие исчезает, алчность распространяется, хаос усиливается, а порядок гибнет.
Но были ли сетования монаха просто традиционным монашеским обличением существовавших порядков в мире или выражением глубокого пессимизма, который начал распространяться во второй половине XIV столетия?