Загадка золотого кинжала

– Мой старый добрый друг, как замечательно снова оказаться с тобой рядом! Не могу поверить: мне кажется, будто я очнулся от ужасного кошмара, и мы вновь стоим на борту того немецкого лайнера. Я думал, что больше никогда тебя не увижу!

– Да, все могло обернуться и так, Кролик. Я рисковал головой, поставив на карту все, что имел. Но дело действительно выгорело, и однажды я даже расскажу, как именно.

– Не то чтобы я сгораю от желания узнать подробности. Мне достаточно видеть тебя здесь. Не хочу знать, как и зачем ты дошел до жизни такой, но боюсь, что твое состояние действительно плачевно. И ни слова не говори, пока я не осмотрю тебя как следует!

Я отдернул одну из штор, сел на кровати и самым тщательным образом осмотрел своего пациента. Наверняка определить его состояние я не смог, но убедился, что мой дорогой Раффлс совсем не похож на себя прежнего, и, вероятно, прежним ему уже не бывать. Он состарился на пару десятков лет и выглядел сейчас по меньшей мере на полтинник. Волосы его поседели, безо всякого маскарада, и лицо заливала бледность. В уголках глаз и губ залегло больше морщинок. Сами же глаза – серые, внимательные, напоминающие блеск отточенной стали – напротив, смотрели ясно и живо, как и всегда. И рот его, как и прежде, с зажатой в зубах сигаретой, принадлежал старому доброму Раффлсу – сильному духом и без капли совести. Только физическая сила покинула его, но и этого хватило, чтобы мое сердце облилось кровью при виде старого пройдохи, которого я ценил более чем кого бы то ни было в своей жизни.

– Как думаешь, я постарел? – спросил он наконец.

– Есть немного, – признался я. – Но это из-за волос, по большей части.

– И это тоже долгая и трудная история, которую тебе как-нибудь предстоит выслушать. Хотя я частенько думал о том, что начало ей было положено в том долгом заплыве. Но Эльба, должен признать, все-таки чудное место. А Неаполь и того чуднее!

– Так ты все-таки направился туда?

– А то! Этот рай в самом сердце Европы и был создан для таких, как мы. Но ничто на свете не заменит этих прохладных лондонских уголков. Здесь от жары не страдают; а если и случается, то эти страдальцы сами и виноваты. Это как в крикете – не оценишь, пока не увидишь со стороны. Так что вот он я, и я был здесь последние шесть недель. И намереваюсь немного встряхнуться.

– Но, старый мой друг, ты уже не в той форме, что раньше, разве не так?

– Форме? Дорогой мой Кролик, я умер, я покоюсь на дне морском, и не вздумай забыть об этом хоть на секунду.

– Так ты здоров или все-таки болен?

– Скажем так, я отравлен лечением Теобальда и этими вонючими сигаретами, и от долгого лежания в постели ослаб, как котенок.

– Тогда какого черта ты все еще лежишь, Раффлс?

– Потому что в постели всяко лучше, чем за решеткой, что тебе, боюсь, доподлинно известно. Говорю же тебе, я мертв, и самое страшное, что может со мной случиться, – нечаянное возвращение в мир живых. Разве сам не видишь? Я даже нос не смею высунуть наружу, по крайней мере днем. Ты и понятия не имеешь, сколько прекрасных невинных шалостей недоступны мертвецу. Я даже «Салливанс» не могу закурить, потому что во всем мире никто не был привязан к ним сильнее меня. Никогда не знаешь, на чем срежешься.

– Что привело тебя в этот особняк?

– Мне нужно было жилье, и один человек на корабле посоветовал мне этот адрес. Славный парень он был, Кролик, я назвал его своим рекомендателем, когда подписывал бумаги. Видишь ли, на берег меня снесли на носилках. Весьма плачевное зрелище: престарелый австралиец без единого друга у себя на родине, без единой надежды, даже целебные энгадинские воды не помогли, и что делать, куда податься сентиментальному старику? Он пожелал умереть в Лондоне. Такова история мистера Мэтьюрина. Если она не тронула твое сердце, ты просто бесчувственный чурбан. Но, конечно, гораздо сильнее она тронула сердце Теобальда, моего друга. Он неплохо на мне нажился. Я полагаю, он был бы рад скрепить наши отношения официально.

– Разве он ни о чем не догадывается?

– Разумеется, догадывается, господь с тобой! Но он понятия не имеет, что я вижу его насквозь. За все время, что я был в его власти, он пролечил меня ото всех болячек, которые нашлись в медицинском словаре. Справедливости ради я полагаю, что он считает меня прожженным ипохондриком. Но этот юноша далеко пойдет, если будет продолжать в том же духе. Он сидел со мной каждую вторую ночь, и за каждую получал гинею.

– Немало, должно быть, гиней у тебя завалялось!

– Немало, верно. Не могу сказать тебе всего, но, думаю, переводиться они не будут и впредь.

Я не собирался расспрашивать его о том, откуда взялись деньги. Как будто мне было до этого дело! Но зато я спросил, каким чудом ему удалось напасть на мой след, и в ответ получил улыбку – с такими улыбками пожилые джентльмены потирают руки, а пожилые дамы клюют носом. Прежде чем ответить, Раффлс выдохнул кольцо сизого дыма идеальной формы.