Загадки и тайны холодной войны

«Когда отпадает нужда в обаянии и подтрунивании, — писал о Хрущеве в 1961 году знаменитый американский писатель лауреат Нобелевской премии Сол Беллоу, — он предстает жестким, своевольным и трудным человеком. На переговорах с хорошо информированными людьми, пытающимися оказывать на него давление, он становится груб и агрессивен — привычка к власти лишила его всякой гибкости. Он, похоже, не умеет играть ни по каким правилам, кроме своих собственных…

Фактическое признание своей оплошности для него — вещь немыслимая. Он живет с железной необходимостью никогда не ошибаться. Людей, которые ошиблись, он, возможно, ярче всего помнит лежащими в гробу. Для него черта между невозможным и возможным проведена кровью, и иностранцы, которые этой крови не видят, должно быть, кажутся ему большими чудаками».

Обсудить (и, может быть, решить) берлинскую проблему в Париже не удалось. И Хрущев продолжал требовать от западных держав: отмените оккупационный режим и выведите войска. Западные державы отказывались уходить из Берлина.

Когда в Вашингтоне Джон Кеннеди сменил Эйзенхауэра, Хрущев решил, что пора действовать. Новый американский президент произвел впечатление человека неопытного и нерешительного. Но все-таки Никита Сергеевич хотел посмотреть на Кеннеди и увериться в том, что новый президент не пустит в ход армию.

Поздравляя Кеннеди с избранием, Хрущев писал ему: «Мы… готовы развивать самые дружественные отношения между советским и американским народами, между правительствами СССР и США. Мы убеждены, что нет таких препятствий, которые нельзя было бы преодолеть на пути к сохранению и упрочению мира»

Вступая в должность, Кеннеди ответил:

«Начнем же все заново, и пусть обе стороны помнят, что вежливость — не признак слабости, а искренность всегда должна подтверждаться делами. Давайте вести переговоры не из страха, но и не страшиться переговоров».

Хрущев стал намекать на желательность встречи. Он действовал через Аверелла Гарримана, через советское посольство, использовал разведывательные каналы, которые вели к брату президента Роберту Кеннеди, назначенному министром юстиции.

22 февраля 1961 года Джон Кеннеди написал Хрущеву, выразив надежду, что они встретятся в ближайшем будущем. Кеннеди велел американскому послу в Москве Ллевелину Томпсону предложить Хрущеву встречу в каком-нибудь нейтральном европейском городе. 1 апреля Хрущев назвал Томпсону два города — Стокгольм и Вену. Кеннеди выбрал Вену.

Переговоры начались 3 июля 1961 в резиденции американского посла в Вене. Хрущев говорил горячо и темпераментно. Он пытался надавить на молодого президента. У Никиты Сергеевича за спиной был триумфальный полет Юрия Гагарина, а американские астронавты еще ждали на земле, когда будет готова их ракета. Хрущев считал, что его позиция дает ему преимущество.

Никита Сергеевич, видя перед собой молодого президента, начал разговор шуткой:

— Меня тоже в свое время принимали за очень молодого человека, и я еще обижался, что меня считают таким молодым. А теперь я бы с удовольствием поменялся с вами возрастом или поделился бы излишками возраста.

Президент Кеннеди шутки не принял. Он заговорил о главной теме, которая его тревожила, — о наступлении мирового коммунизма, который теперь еще обладает ракетно-ядерным оружием. Кеннеди, обращаясь к Хрущеву, сказал:

— Меня больше всего беспокоит то, что вы хотите уничтожить нашу капиталистическую систему, что вы хотите уничтожить наше влияние там, где оно всегда было, что вы вообще хотите уничтожить свободную систему.

Хрущев не только чувствовал себя старше Кеннеди — по возрасту и опыту, он ощущал себя вождем более мощной державы. И разговаривал с Кеннеди не как с политиком один на один, когда они встречаются, а так, как он привык отвечать на вопросы иностранного журналиста.

— Господин президент, — ответил Хрущев, — я гарантирую вам, что Советский Союз не станет навязывать свои интересы с помощью войны, — вообще смешно навязывать идеи, приносить идеи на кончиках штыков или, как сейчас можно было бы сказать, на кончиках ракет. Но это не будет означать, что мы, как в школе, сядем за парту сложа руки. Мы уважаем свои идеи, мы поддерживаем свои идеи и не можем гарантировать вам, что они останутся только в пределах наших границ.

Первый день переговоров ни к чему не привел. Два руководителя беседовали между собой на разных языках в прямом и переносном смысле. Провожая Хрущева, президент Кеннеди сказал тоскливо:

— Да, господин председатель, похоже, с вами еще труднее договариваться, чем с президентом Шарлем де Голлем.

Никита Сергеевич хотел быть в центре мировой политики, чтобы без него ничего не решалось. Он не сомневался, что Кеннеди придется уступить.

«Кеннеди — молодой, энергичный, интеллигентный, — вспоминал советский дипломат Валентин Фалин. — Такие приемы Хрущева, как «я старше вас, надеюсь, вы не сочтете неуместным, если, исходя из своего жизненного опыта, дам совет…», как в вату. Джон Кеннеди пропускает их мимо себя».