Загадки истории. Маршалы и сподвижники Наполеона

Эти вельможи особенно ненавидели «безродных выскочек, из сержантов превратившихся в маршалов Франции». Поэтому, как пишет С. Захаров, хотя «Ней был прекрасно принят королем, можно даже сказать, обласкан им, однако двор, роялисты, особенно ультрароялисты, душу которых жгла месть против черни, выгнавшей их с насиженных мест в изгнание, вел себя по отношению к маршалам, и в частности к Нею, совсем по-другому». При малейшей возможности придворные старались унизить или оскорбить его самого, близких ему товарищей по оружию и даже любимую жену Аглаю. Несмотря на то, что та происходила из буржуазной семьи и до недавнего времени была в любимицах у императрицы Жозефины, знатные дамы доводили ее до слез, с ехидством вопрошая на королевских приемах в ее присутствии: «А что, собственно, нужно при дворе племяннице мадемуазель Кампан, этой дочке пекаря?» «Когда об этом сообщили Нею, – пишет Р. Делдерфилд, – у него, считавшего, что он больше, чем кто-либо, сделал для того, чтобы убедить императора отречься, и расчистил таким образом путь Бурбонам, начался один из его знаменитых приступов ярости, и он бурей вынесся из Парижа с лицом под цвет его волос. Еще выше кровяное давление у него поднялось, когда он услышал, что австрийский император заговорил о желательности снести бронзовую колонну, отлитую из захваченных австрийских пушек[4]. „Вот как? – гремел он. – Он хочет, чтобы мы набрали у него пушек на вторую“».

Не желая больше терпеть подобные издевательства, маршал в январе 1815 года уехал в свое имение Кудро. Тогда он даже представить не мог, что будет радоваться в уютном загородном доме тишине и покою в кругу семьи в последний раз и что совсем скоро на его долю выпадут самые драматические за всю его бурную жизнь испытания. Начало им будет положено 6 марта 1815 года, когда его срочно вызовут в Париж. Прибыв туда, он узнает две новости, одна хуже другой. Первая – о высадке Наполеона на побережье Франции и движении его вместе с войсками к Парижу. Вторая – о том, что остановить «узурпатора» поручено именно ему, маршалу Нею. Во время короткой аудиенции у короля он получил от него личные указания и рекомендации, которые сводились к следующему: принять самые эффективные меры для оказания сопротивления мятежникам, а также использовать все свои способности и легендарную популярность среди солдат для предотвращения кровопролития и недопущения в стране гражданской войны. В ответ на это Ней, как пишет А. Егоров, «в припадке верноподданнических чувств, а скорее негодования по поводу очередной авантюры Бонапарта, клянется королю, что выполнит его приказ и привезет Наполеона в Париж „в железной клетке“».

Эти необдуманные слова маршала потом многие вельможи расценили как проявление его двуличия или заранее задуманного предательского плана. Так, вскоре после этой аудиенции министр Королевского двора герцог Пьер Жан Казимир де Блака доносил Талейрану следующее: «Маршал Ней, прощаясь с королем и целуя руку Его Величеству, сказал с тоном преданности и порыва, который, казалось, проистекает от солдатской прямоты, что если он поразит врага короля и Франции, то привезет его в железной клетке. События скоро показали, на какое подлое притворство вдохновлял в то время его план наиболее черного предательства».

Однако анализ документальных источников, проведенный современными историками, свидетельствует об обратном. В частности, автор книги «Трагедия полководца. Маршал Ней в 1815 году» Сергей Захаров пишет: «Был ли искренен Ней? Нет никакого сомнения. Маршал, давая обещание королю, был искренен и в то время даже не думал о какой-либо измене.

В разговоре с графом Сегюром 7 марта маршал с решимостью говорил, что собирается всеми силами противиться вторжению Наполеона; он был искренен 11 марта, когда говорил генералу Бурмону: „Если мы встретимся с ним, он будет уничтожен“, и де Бурсэ: „Необходимо затравить Бонапарта, как хищника или бешеную собаку“; был искренен 12 марта, когда говорил маркизу де Сорану: „Войска будут сражаться. Если это будет необходимо, я первым выстрелю из ружья или карабина и проткну сомневающегося солдата своей шпагой, а эфес будет служить ему пластырем“.

К несчастью для самого Нея, боевое настроение владело им недолго».